Дурака осадил Ловелл. И по лицу друга оказалось трудно понять, хочет ли он рассмеяться или, наоборот, раздосадован.

Сплетни и кривотолки возникали повсюду, курсировали по стране, расползались по всей Европе, докатывались до Франции, побуждая Генриха Тюдора спешно готовиться к вторжению в Англию.

Принцесса Елизавета оказалась в центре внимания. Собственный брак в лице португальского принца ее более не интересовал. Она рвалась на английский престол с той же одержимостью, с какой ее мать в свое время. Правда, в отличие от Елизаветы Вудвилл, ведшей себя с Эдуардом более тонко и умно, молодая герцогиня не скрывала дерзости и наглости.

Она блистала не только пурпурным нарядом, отделанным горностаем, но и украшениями, достойными королевы. В драгоценном уборе, окантованном жемчугом и рубинами, принцесса красовалась на парадном портрете, выполненном в прогрессивной для того времени реалистической манере. У Ричарда и его жены точно такого не было.

Вдобавок ко всему она лично принялась выдумывать многочисленные знаки внимания, оказываемые королем. Дворцовые сплетники разносили их с особым тщанием, смакуя подробности, а то и выдумывая что-то новое от себя.

Вудвилл в общении с Ричардом все чаще стала позволять себе высокомерный тон. Она уже мнила себя матерью королевы. Посчитав дела дочери много важнее, она наконец выпустила юных принцев из-под материнской опеки. Елизавета оставила детей в Джиппинг-Холл на попечении Джеймса Тирелла, который немедленно занялся их переездом в Бургундию.

Королева Анна считала обеих дам вульгарными сверх всякой меры. Зная истинное положение вещей, она доверяла мужу, но доносящиеся отовсюду слухи и сочувственные, ехидные, злорадные и откровенно ненавидящие взгляды угнетали ее.

* * *

Февраль 1485 года принес с собой сезонное обострение болезни Анны. Лондон с его ранними оттепелями оказался коварным городом. Супруга удалилась в свои покои и не вставала, а лекари запретили Дику навещать ее. Конечно, их указания на короля не действовали. Запри они двери и выстави стражу, он проник бы через окно.

Ричард старался сохранять бодрость и радушие, но видеть Даму Сердца в таком состоянии было больно. Особенно когда Дик осознал: она не желает выздоровления. Отчего-то решила, будто своей смертью освободит его от бесплодного брака. Позволит выбрать новую супругу и основать наконец династию.

Подобное казалось отвратительным и несправедливым. Годы, испытания, долгие разлуки – ничто не умаляло чувств к избраннице. Но теперь Анна сама желала оставить его.

«Что произойдет со мной, когда тебя не будет? Ничего. Просто меня самого не станет», – мог бы ответить Дик, глядя в бездонные глаза супруги, но не решался.

Зато Ричард попросил Ловелла тайно проверить всех служанок, находящихся при Ее Величестве. Не могла Анна сама дойти до мысли оставить его.

Еще сильнее раздражали сочувствующие взгляды придворных, а особенно дам. За соболезнованиями, приносимыми королю, чаще всего скрывалось лицемерное ожидание и предвкушение. Елизавета Вудвилл и ее дочь даже не скрывали своего нетерпения. Последняя уже мнила себя королевой и – Дику то было доподлинно известно – даже заказала наряд для будущего бракосочетания.

Как благословения свыше ожидал король вестей от Тирелла. С каким небывалым облегчением Ричард выставил бы из Вестминстера этих разряженных змей.

– Солнце Йорка померкнет шестнадцатого марта, – возвестил какой-то астролог. Имени его никто не смог припомнить, но предсказание облетело королевский дворец в один миг.

Солнечное затмение действительно ожидалось в этот день. Но Ричард видел в том зловещее предзнаменование. Не дневное светило исчезнет с небосклона, закатится его собственная звезда.

* * *

Из зеркала глядел еще молодой, но осунувшийся и очень бледный мужчина. Утомленный и словно заледеневший. Черты лица сохранили уверенность и четкость. Он гордо вздымал подбородок. Кривил губы в злой усмешке и хмурил брови. Его удалось бы принять за жестокого военачальника и сурового судью, если бы не отпечаток скорби и скорой смерти.

Дик не сразу узнал собственное отражение. Он мог бы принять его за портрет, выполненный неумелым художником, если бы не глаза. Они единственные казались живыми, полными острой, мучительной боли и обиды.

Ричард поднял руку, намереваясь коснуться холодного стекла, но пальцы неожиданно не встретили сопротивления. Кисть погрузилась в зеркало, словно в воду. Отражение пошло рябью, но не пропало.

Обжигающий холод стиснул запястье, устремился к плечу и груди. Дик отшатнулся, отдергивая руку. Шаг. Другой. Он попятился, но не нашел в себе сил отвернуться. Рябь разгладилась, зеркало вновь застыло, а там, где касался его Ричард, пошло трещинами. В один миг сеточка морщин распространилась по всему отражению. Мгновение, и оно взорвалось, осыпав короля осколками.

Дик прикрыл лицо окровавленными ладонями и постарался молча стерпеть колкую боль. Она не могла продолжаться вечно. Когда король снова открыл глаза, то не увидел ничего. Его окружала лишь тьма – изначальная, никогда не знавшая света. Откуда-то слева раздавался тихий плач.

Ричард повернулся и пошел на звук. Каблук внезапно не нашел опоры. Дух захватило от скорости падения. Но ему показалось, что до плачущего… – то ли девушки, то ли ребенка – он все же дотянулся. И, должно быть, сумел помочь?

Больше никто не плакал, и какая-то частица души радовалась этому. «Она» была счастлива, когда сам Дик кричал, сорвавшись в бездну.

Ноги ударились о дно, но он не упал. Боль обожгла смертельным холодом вначале ступни, потом поднялась до коленей и бедер. Дрожь охватила все тело, а в груди заныло от чувства свершившейся беды и невосполнимой утраты.

«Анна», – стучала кровь в висках.

– Анна! – выдохнул Ричард и очнулся от очередного кошмара.

В покоях стоял полумрак. В окнах, выходящих на восток, едва забрезжил рассвет. Дик попытался приподняться и не смог. Собственное тело больше не принадлежало ему. Попробовал позвать слугу, но из горла вырвался лишь тихий сип.

Замок словно вымер. Громкий стук сердца был единственным звуком, разбивающим рассветное безмолвие. Ричард сосредоточился на нем, пытаясь вернуть себе спокойствие и прислушаться к собственному телу. Не могло же и оно предать его?

«Всего лишь сон. Проклятая бессонница и свалившиеся несчастья», – он вспомнил, что именно выдернуло его из кошмара, и вскочил с постели с громким возгласом:

– Анна!

Толком не одевшись, король выбежал в коридор. Он ошибся! В Вестминстере для столь раннего часа было не протолкнуться. Расталкивая столпившихся придворных, Дик влетел в покои супруги и замер. Сердце оборвалось, более он не чувствовал его рваный ритм. И не видел ничего вокруг – только бледное лицо и заострившиеся черты супруги. Казалось, Анна спит.

«Спит, ведь правда?!» – кажется, он проговорил это вслух.