— Можно я тоже немножко выпью, с тобой за компанию? Папы нет…

От неожиданности он вздрогнул.

— Нет, — коротко ответил его голос.

— Почему? — Она не поверила: он никогда не говорил ей этого слова — «нет».

— Потому что ты еще несовершеннолетняя… От неожиданности она рассмеялась.

— Ты не серьезно это говоришь, ты шутишь?

— Нет, я серьезно. Если тебе очень хочется, выпей… — и осекся. — Давай поцелуемся. — И он поцеловал ее в губы, но слабо. Поцелуй не получился.

— Что с тобой, моя любовь, что-то случилось? Может, я могу помочь?

Он задохнулся, доброта души этой девочки не знала предела. Господи, не допусти…

— Просто я расслабился, воспоминания о прошлом.

Дайана внесла салаты и улыбнулась Юджинии.

— Крабный, чей-то любимый. А суп — из омаров. Спазм свел горло, и он замешкался с глотком. Юджиния весело поблагодарила черную женщину.

— Ты пьешь, ничего не говоря, без тоста?

Он поставил бокал, молча, и попытался перевздохнуть.

— У тебя что-то не получается с романом, нет настроения?

— Это не самое важное — роман. — Он запнулся.

— Вот как, а я считала, что ничего нет важней.

— Есть…

— Что же это?

— Это т ы.

Она взяла его руку со стола и нежно поцеловала в ладонь.

— Я твоя и буду твоей — всегда.

Он вздрогнул. Взял бокал и опустошил его до дна. Она ела свой любимый салат — из крабов и с другими морскими диковинками.

Он налил еще бокал и опустил глаза. Услышав ее голос:

— С родителями все в порядке — там? Кивок головы. Звякнула вилка.

— Все-таки я твоя жена, ты бы мог мне рассказать…

Он выпил второй бокал.

— …что тебя тревожит. Я, может, «несовершеннолетняя», но пойму…

Она налила ему в бокал. Сама.

— Ты не хочешь разговаривать?

Принесли дымящийся ароматный суп. Он так и не прикоснулся к салату и взялся за бокал. И, только выпив третий, собрался с духом.

— Ах, да, — как бы вспомнил он, — Кении просил нас заехать, сделать какие-то пустяковые анализы.

И остановился, почувствовав, что горло сдает. И тембр и интонации сейчас нарушат безразличность тональности голоса — и все взорвется к чертовой матери!..

— Опять одно и то же! Американские врачи всегда перестраховываются: мне ведь еще не пятьдесят. А в Европе так же?

— Налей себе, если не трудно. — Его руки дрожали под столом. Он волновался, что она увидит.

— Половину или полный? У тебя все-таки что-то случилось…

— Сколько душе не жалко. Я влюбился.

— В кого?

— В вас…

— О-о… Я люблю, что ты любишь меня!

Она обошла вокруг и села к нему на колени. Он стал зацеловывать ее шею, плечи, грудь.

— Юджиния, только не… только не…

— Что ты бормочешь, — ласково шептала она, — я ничего не слышу.

Он целовал ее уши, и тогда, еле слышно, она прошептала:

— Я хочу тебя. Я так хочу тебя… ты вся моя жизнь.

Слезы бросились из его глаз на ее плечи и грудь. Он резко прижался — щетиной к нежной коже, чтобы она не почувствовала влагу. Наверно, сделав ей больно. Их губы нашли друг друга и слились в поцелуе.

Стук в дверь возвестил о пришествии главного блюда. Юджиния не оторвалась: ни дрогнула, ни переменила положения тела и обвивающих мужа рук.

«Она совсем выросла за год», — подумал Александр, и сердце его провалилось в такие глубины, о существовании которых он даже не подозревал, которые он не представлял, что существуют.

— Хорошо, когда папы нет за обедом, — сказала в шутку Дайана и, приглушив свет, удалилась.

Больше они ничего не помнили в этот вечер. Он отнес ее, совершенно невесомую, на руках в спальню.

В спальне, после полуночи: Юджиния спит, Александр смотрит на плавно вздымающуюся грудь и думает. И не может поверить, мозг взорван, воспламенен и отказывается верить.

Утром он отвез Юджинию к Кении и ждал, свернувшись в клубочек, на заднем сиденье машины.

К концу дня все анализы были закончены, и два доктора попрощались с прекрасной пациенткой. Она весело щебетала в машине:

— Ты опять стал моим шофером, я так рада. Кажется, они взяли у меня анализов на две жизни вперед.

Он вздрогнул.

— Только ради тебя я согласилась на такие муки. Ты готовишь мне сюрприз, поэтому ты меня исследуешь? У нас будет…

Он сжал судорожно овал руля до боли в пальцах.

— Ты опять молчишь, — улыбалась она. — Я так рада, что эти анализы больше сдавать не надо.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Ты бы мог пригласить меня на обед — в приличный ресторан.

— У меня денег нет. Я — бедняк.

— Тогда я приглашаю тебя — моего бедного мужа — в очень хороший ресторан. — Она рассмеялась.

— Благодарю, Юджиния. Только при одном условии: ты поведешь «ягуар» после обеда.

Он бы и не смог — после большой бутылки водки. И всего того, что произошло в ресторане: на нее кто-то не так посмотрел… У Достоевского это называлось скандал. На языке упрощенном — «драка».

Она была, как Пенелопа, мужественно-терпелива. И только огорчалась, что он не делится с ней своими тревогами.

Всю неделю Александр провел с Юджинией, ни разу не подойдя к письменному столу.

— Ты совсем не пишешь, почему? Я тебя отвлекаю?

— Не идет, бывает такой период, — отвечал он, опуская глаза.

— Я хочу, чтобы ты был писателем.

Он поцеловал ее долго в губы — за эту фразу.

— Я буду, хотя бы потому, что этого хочешь ты. Каждый день он пытался придумать все новые развлечения для Юджинии, чтобы как-то отвлечься. Из этого мало что получалось, но он пытался.

В конце недели, как он и ожидал, раздался звонок.

— Ты должен приехать немедленно, — сказал Кении, и у Александра оборвалось все внутри.

Юджиния была на уроке русского языка, и он, никому не сказав ни слова, выехал из дому.

— Я не ожидал тебя так быстро, — удивился доктор Винтер. — Дай мне пять минут, я закончу с последней пациенткой, и мы уединимся.

То, что передумал Александр в эти пять минут, не поддается описанию. Медсестра доктора Кении, со стройными ногами, пригласила его в кабинет.