Порой же истиной ему обратное казалось: что Зоя только в сдержанности, в строгости своей ему не отзывается, да и боится сразу отозваться, как будто набирается решимости впустить чужого человека в свою жизнь: естественное дело — этого бояться, да и вообще сейчас не время, сейчас они все, миллионы советских, растворены в стихии долга, и это новое и обязательное качество — самоотдача, долг, — вошедшее в плоть даже самых нерадивых с естественной неумолимостью, сейчас им не дает подумать о себе, и нужен только продых им, отдушина, освобождение из-под каменного гнета, глубокий вдох после конца войны. Что-то мелькало у нее в глазах порой, горячей лаской вспыхивало; нечаянная вдруг улыбка проступала на приоткрывшихся растерянно губах, как будто лишь ему, Камлаеву, предназначавшаяся, и сердце бешено играло, подхлестнутое режущим воспоминанием о сбывшемся, неудержимо совершающемся будущем, затиснутое жестким предчувствием давно прошедшего, разбившегося счастья…

Новый год на «Менгрелии». Двойств-й, странный, дающий смешанное чув-во неуместности и долгожд. рад-ти и как бы сбывшейся надежы. Совершенное неведение о братьях (Саша и Иван, слышите? Пусть вы будете живыми) и ясная и согревающая близость всех здешн. людей, к-е за время наших рейсов сделались родными. На камбузе у нас вино (какой-то «розовый мускат», Шкирко уже разнюхал), говядина, сардины в банках, конфеты, мандарины, а в трюме — мины и снаряды для наших дальнобойн. пушек в Сев-ле. Все наши девушки катают гипсы, стирают бинты и в кратких перер-х наводят марафет: накручивают кудри и делятся друг с дружкой помадой и самоварн. тушью для ресниц, густой, как сапожн вакса: на всех одна жестянка и все плюют в нее по очереди, милые.

Соедин-е неизвестности и крепнущего знания, что перелом в войне неотвратим и близок… Антошин прибежал с газетой, в кот-й списки награжд-х, с криком «сверли, Кам-в, дырочку под Красн. звезду!».

На «Мен-и» много награжд-х орденами и медалями: и сам Ант-н, получив-й в бою перелом лев. кисти, и наш начсан Мордв-в, и Борз-н, кот-й много раз нас выводил из разн. передряг — всего 24 хорошо ра-ботав-х и воев-х чел-ка.

Что нужно, чтобы стать дедом? Трижды гореть, дважды быть вспоротым. Дождаться известий о гибели братьев на фронте: Ивана, рядового 1154-К стрелкового полка, — в 42-м году возле деревни Мосолово под Смоленском, и Александра, лейтенанта, комвзвода, оттрубившего два года рядовым, — зимой 43-го года под Вязьмой. Неоднократно ассистировать известному нейрохирургу Подольному С. Я. — начав с образования трепанационных окон ручной фрезой, косых пропилов мартелевским резцом, поленовских модификаций арбалетного разреза, на живом мозге обучаться опорожнению раневых каналов при проникающих ранениях, изобрести крючок Камлаева для проведения лигатур при перевязке затылочного синуса. Так и не научиться плавать, так и не утонуть, прыгнув с кормы пробитой, уходящей под воду «Менгрелии». С усмешкой говорить потом: «оно не тонет».

Оставить позади жестокий ужас твари, которую швырнули в море и вдавили, будто одним ведром в другое, в глубину, — быть вынутым, прибитым к берегу лишь для того, чтобы попасть в полымя из огня, сменить бездонную могилу глубины на погребение заживо. Спуститься под землю, провести в Инкермановских штольнях три месяца, под многолоктевой толщей гранита и базальта, пока чудовищные пушки и бомбовозы армии Манштейна будут расшатывать, дробить, срывать по миллиметру эти скалы, пережившие геологические вечности, эпохи мировых потопов, ледников… — пытаясь жалким инструментом взлома совладать с природной мощью, с неизменностью тысячелетнего ландшафта.

Свыкаться с мыслью о подвижности, чувствительности недр, о том, что каждое мгновение под бомбежкой могут прийти в движении сотни тонн породы и завалить, распялить, размолоть тебя, расплющить — мир сократится до тебя, до точки, до отрицательной вообще величины. Ввиду недостачи пресной воды лакать до рыжка, до изжоги шампанское (вода для раненых, шипучки — хоть залейся, «аристократы мы», смеются краснофлотцы, поскрипывая каменной пылью на зубах; однажды шли, углубились в туннель, как вдруг накрыло в отдалении, содрогнуло ударом свыше скальную породу, и странный звук пришел издалека — как будто лопнул под ногой ощерившийся лед, как будто прорвалась сквозь скальную преграду подземная река, и вдруг запела, забурлила, пьянящим зверем прыгнула в колени, сшибая с ног, шипучая вода — дребездофоня и отплясывая толстыми бутылками из старых царских винных погребов).

Под гнетом недр, под монолитом тишины услышать явственно вдруг пение земли, почуять медленную радость подчинения этой мертвой силе, торжество перехода в состав неорганики. Спасать себя от этого оцепенения, от вымывания личности вседневной работой — при прерывистом свете горящих вполнакала ламп (ток подается с двигателя трактора, стоящего у выхода из штольни). Сквозь гулкий гул, порабощающий, всевластный, сквозь тучное немое пение породы все время слышать — как преобладающий над прочими приказ — дыхание живого, противного пустому пению недр, подавленные стоны сотен раненых, загубленные вздохи, режущие всхрипы, несвязное глухое бормотание… спрессованный из сотен неповторимых голосов и тембров сложносоставный бередящий колоссальный шум (сам воздух под сводами каменной залы дрожит и жирно истекает чистым веществом бессилия и боли, неверия, что никто по-матерински не поможет; красноармейцы, краснофлотцы лежат на двухъярусных нарах друг к другу впритык, так что озноб, проникший в члены одного, передается, переносится к другому — будто трясется и стучит зубами одно сплошное многосот-головое израненное тело русского бойца).

Петляя между нарами, забитыми мясным, дрожащим, ноющим, перебинтованным и загипсованным нагромождением боли, почуять, что сама порода, никогда не знавшая живого человека, вбирает поневоле эту боль, так ее много здесь… что вещество давно уснувшего первоистока становится зверино-честным страданием сотен раненых, быть самому не тверже камня — напитываться этим подавленным дыханием, глухой неумолчной мольбой, окрепнуть, прокалиться, затвердеть в непрошибаемом упорстве, в стойкой воле бороть и бороть эту смерть.

Служить хирургом медсанчасти под землей, стать командиром операционно-перевязочного взвода, оказаться единственным там, в катакомбах, на много километров штолен, соединительных путей, кто в состоянии оказать квалифицированную помощь при проникающих ранениях в череп, при дырчатых, вдавленных, многооскольчатых переломах костей, при осложненных и неосложненных повреждениях мозга; провести в общей сложности свыше восьмисот операций при ранениях в брюшины, конечности, головы.

В дощатой, крашенной известкой операционной перед глазами пропустить десятки, сотни лиц: безусых, припухлых, мальчишеских, дубленых морем и ветрами, простых деревенских, точеных, красиво-героических, ничем не примечательных. Не загнуться от страха и выжить (вдруг грохот тяжкий приведенной в движение земли; ударной волной вынуло с десяток бревен-стоек, сорвало часть дощатой крыши над перевязочной и операционной; вся штольня наводняется царапающей глотку каменной пылью, ползет тяжелый душный дым, проходится по носоглотке наждаком, в кромешной тьме хрипят и кашляют, перекликаются бойцы, медсестры, санитары. Обстрел продолжается, по миллиметру будто опускается порода).