Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее, являясь членом редколлегии газеты «Правда», этот блестящий журналист, приближенный к высшим эшелонам власти, наверняка отдающий себе отчет о возможных печальных последствиях, публикует в названной газете 30 декабря 1923 года статью «Не надо богемы», спустя 20 дней после товарищеского суда по Делу четырех поэтов (С. Есенина, С. Клычкова, П. Орешина, А. Ганина), на котором было снято с них обвинение в антисемитизме. М. Кольцов пишет: «Надо наглухо забить гвоздем дверь из пивной в литературу». Осуждает «еврейских интеллигентов, из самых лучших побуждений, берущих под свою защиту антисемитов». Далее он бросает очень серьезное обвинение: «В мюнхенской пивной провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа, в московской пивной основано литературное объединение «Россияне». Давайте будем грубы и нечутки, заявим, что все это одно и то же <…>» «Россияне» – так называлась неопубликованная статья С. Есенина – ответ на бездоказательную критику членов редакции и авторов журнала «На посту»: Б. Волина, Л. Сосновского, С. Родова, Ил. Вардина, Г. Лелевича и других. Вот так фельетон! Через год по делу «Ордена русских фашистов» будет расстрелян поэт А. Ганин. Изучающие жизнь Михаила Кольцова, поражаются его тайному влиянию на политику того времени, во многих секретных постановлениях встречается его фамилия, хотя по своей должности он не имел доступа к государственным секретам. Несомненно, М. Кольцов всегда выражал линию партии, от карающего меча которой несколько позднее пострадает и сам. Обласканный партией, он жил – не тужил.
В 1925 году переехал в дом писателей на углу Столешникова и Большой Дмитровки. А его последним земным адресом стала прекрасная квартира в Доме на набережной. Должности сыпались на него манной небесной, но однажды по его спине пробежал зловещий холодок. Это случилось в тот период, когда Кольцов участвовал в политических событиях Испании. Брат Кольцова, известный карикатурист Борис Ефимов, вспоминал со слов самого фельетониста, как после долгого рассказа об Испании в кругу Сталина, Ворошилова, Молотова, Кагановича и Ежова, в самом конце многочасового отчета, Сталин вдруг как-то странно спросил: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?» «Есть, товарищ Сталин», – удивился Кольцов. «Но вы не собираетесь из него застрелиться?» «Конечно, нет, – еще больше удивился фельетонист. – И в мыслях не имею». «Ну вот и отлично, – сказал Сталин. – Отлично! Еще раз спасибо, товарищ Кольцов». Кольцов сказал брату: «Знаешь, что я совершенно отчетливо прочел в глазах «хозяина», когда он провожал меня взглядом? Я прочел в них: «Слишком прыток». Кольцов был очень чуток: общение с сильными мира сего развивает интуицию. Дело о привлечении к ответственности по обвинению Михаила Кольцова по ст.58 утвердил лично Берия, ведь Кольцов – человек из близкого окружения Сталина. После ареста М. Кольцова Александр Фадеев, по воспоминаниям Константина Симонова, пытался вступиться за него, был на приеме у Сталина…
Ему дали почитать показания лучшего журналиста страны, написанные «легким пером». М. Кольцов каялся, надеясь, что «повинную голову меч не сечет»: «В 1923 году я начал редактировать журнал «Огонек». Это время было первым периодом … и, практически извращал линию партии в области издательского дела, я ориентировал содержание журнала главным образом на рыночный спрос, заботясь не об идеологическом содержании журнала, а об угождении читателю-покупателю, об его обслуживании всякого рода «сенсациями». В журнале помещался низкого качества литературный материал, а так же очерки рекламного характера. В 1923 и 1924 годах были помещены хвалебного характера очерки и снимки Троцкого, Радека, Рыкова и Раковского «за работой». Хотя эти враги народа в тот период еще не были полностью разоблачены и занимали видные посты, помещение подобных материалов лило воду на их мельницу. По мере того, как журнал «Огонек» разросся в издательство, вокруг него постепенно сформировалась группа редакционных и литературных работников, частью аполитичных, частью чуждых советской власти, явившаяся в своей совокупности группой антисоветской».
Благовещенский переулок, дом 3
Сказавши «А», пришлось сказать и «Б» – далее следовали фамилии близких друзей. (Секретные архивы НКВД-КГБ, т.2 – изложил Борис Сопельняк. Следственное дело № 21620).
Сапожная мастерская
13 февраля 1924 года. 23 часа 30 минут. Установлено по чудом сохранившемуся журналу регистрации больных Шереметевской больницы Эдуардом Хлысталовым: «Упал нечаянно на стекло». Диагноз: «Рваная рана левого предплечья». Событие многие толкуют по-своему. Есть версия, что Сергей Есенин нарочно резал себе вены, ее придерживались Мариенгоф, Сахаров… Известно, что случилось несчастье в Брюсовом переулке, рядом с домом Галины Бениславской. Окно с разбитым стеклом находилось в соседней сапожной мастерской. Есенин пытался поймать сорванную ветром шляпу и, поскользнувшись, попал в окно мастерской. В одном из писем Есенину Бениславская, отчитываясь о расходах, упоминает и оплату стекла. Благодаря книге Д. Опарина и А. Акимова «Истории московских домов, рассказанные их жителями», можно установить место действия, то есть нахождение злополучной мастерской: Брюсов переулок, дом № 2/14, стр. 1. Дом с аркой, на красной линии. Заглянув в арку, можно увидеть и дом, где некоторое время жил Сергей Есенин у Галины Бениславской. Удивительно, но мастерская «Ремонт обуви» существует по сей день! С 1970 года в ней работает ассирийская семья. Арсен Гяго сообщил авторам книги: «Мне говорили, что еще Маяковский здесь обучался ремеслу». Из воспоминаний С. Виноградской: «Кстати, об истории с рукой теперь распространяются всевозможные слухи. В действительности дело обстояло так. Вместе с М. он ехал пьяный на извозчике по Брюсовскому пер. к себе домой. Дорогой у него слетела с головы шляпа. Он соскочил за ней с