Тони Эйнджел не решался спросить сына напрямую, замечал ли тот пристрастие Джо к выпивке. Вопросы всегда были косвенными, в форме намеков.

— Может быть, иногда, на их вечеринках, — говорил отцу Дэнни. — В моем присутствии Джо не пьет.

— На глазах у родителей все дети паиньки, — вздохнул повар.

Поразмыслив над словами отца, писатель Дэнни Эйнджел понял, что повар прав. Это не пустое беспокойство. О некоторых сторонах наследия Кэти Каллахан забывать нельзя. А Дэнни знал о Кэти больше, чем хотел бы помнить. Прежде всего, ее бесконтрольное пьянство. У Кэти оно сочеталось с отнюдь не эпизодическим курением марихуаны. Когда они жили вместе, он травкой не более чем баловался. Но Кэти любила забить косяк, и как следует.

Возможно, кто-то не согласится, что Уиндемский колледж забился в предсмертных судорогах еще до конца Вьетнамской войны, но это так. С одной стороны, уменьшение числа призываемых в армию (а затем отмена обязательного призыва), и с другой — неспособность администрации расплачиваться по кредитам привели в 1978 году к закрытию колледжа. Дэнни Эйнджел почувствовал признаки заката Уиндема намного раньше. В семьдесят втором он покинул колледж, согласившись вернуться в Айову и преподавать в Писательской мастерской. Роман «Отцы Кеннеди» еще не был написан, и тридцатилетнему автору приходилось зарабатывать на жизнь преподаванием. А для сочетания работы и творчества Айова-Сити был лучшим местом. (Когда есть серьезные студенты, занятые собственным творчеством, у тебя достаточно времени, чтобы писать самому.)

Вернувшись в Айова-Сити, Дэнни Эйнджел опубликовал второй роман и принялся за третий. Для Джо, пока он не стал подростком, этот город был несравненно лучше заштатного Патни. Хорошие школы (что неудивительно для университетского города) и совсем иной стиль жизни. Конечно, Айова-Сити отличался от бостонского Норт-Энда (особенно по части ресторанов), но Дэнни был рад сюда вернуться.

Отцу писатель предоставил свободу выбора: Тони Эйнджел мог переехать в Айова-Сити или остаться в Патни. Дэнни хотелось сохранить свое вермонтское жилище. Перед уходом из Уиндемского колледжа писатель купил фермерский дом на Гикори-Ридж-роуд, который до сих пор только арендовал. Возможно, отец захочет остаться в округе Уиндем. Тогда ему не придется тратиться на жилье.

Вопрос о том, где повару жить дальше, упирался в Кармеллу. За пять лет существования пиццерии «Беневенто» Тони Эйнджел часто ездил за продуктами в Бостон. Путь туда занимал два с лишним часа — далековато для такого рода покупок. Но отец убеждал Дэнни, что настоящее мясо для своей пиццы он может найти только на мясном рынке «Абруццезе» в Норт-Энде. Там же, в знакомых местах, он закупал сыры, маслины и оливковое масло. Однако Дэнни прекрасно понимал: отцовские поездки связаны прежде всего с желанием повидать Кармеллу. Повар и вдова дель Пополо не могли полностью оборвать отношения.

«Беневенто» не требовал особого напряжения сил. По сравнению с Извилистым и Бостоном управляться с пиццерией в этом бедном городишке было сравнительно легко. Здание повар купил у местного сорокалетнего хиппи, именовавшего себя «мастером вывесок». Судя по всему, дела у этого «мастера» шли неважнецки. Поговаривали, что это он делал вывеску для «Лэтчиса» и написал слово «театр» на английский манер[120]. (Вывеска была основательная и дорогая, и владелец кинотеатра несколько лет не мог собрать денег, чтобы заказать новую.) Из слухов повар узнал, что у «мастера вывесок» была чудаковатая жена, которая занималась керамикой. Жена от него ушла, оставив на память печь для обжига. Эта печь и подсказала Тони Эйнджелу мысль открыть пиццерию.

К тому времени, когда Дэнни позвал отца в Айова-Сити, Тони несколько устал от возни с пиццерией. Он мечтал о собственном ресторане, а не о разновидности забегаловки. Отношения с Кармеллой двигались к закату. Однажды она заявила повару, что их случайные встречи заставляют ее чувствовать себя кем-то вроде проститутки. А ей всегда хотелось законных отношений. После этих слов у повара внутри что-то оборвалось. Должно быть, случайные встречи с ним Кармелла причисляла к грехам, в которых исповедовалась в церкви Святого Леонарда или в церкви Святого Стефана. (Исповедование в грехах было чисто католическим занятием, никогда не находившим отклика в душе повара.)

«И почему бы не посмотреть, как там жизнь на Среднем Западе?» — думал Тони Эйнджел. Если продать «Беневенто» сейчас, он получит пусть небольшие, но деньги. А если дожидаться, когда Уиндемский колледж пойдет ко дну, о чем говорил Дэнни, кому тогда в Патни нужна будет пиццерия?

— А почему бы тебе просто не выпустить пламя из твоей печи для пиццы? — спросил его Кетчум. — Потом делаешь кислую физиономию и идешь получать страховку.

— Так это ты сжег Извилистый? — спросил его повар.

— Нашел о чем жалеть, Стряпун! Когда Извилистый горел, он давно уже был поселком-призраком. Торчал, как бельмо на глазу.

— Там были дома, среди них — моя столовая. Это не просто дрова.

— Если тебя так задел этот маленький пожар, тогда лучше продавай свою пиццерию, — посоветовал повару его старый друг.

Пожар, уничтоживший поселок Извилистый, едва ли был «маленьким». Кетчум виртуозно спланировал поджог. Он выбрал безветренную мартовскую ночь, накануне сезона распутицы. Это было еще до того, как Карл бросил пить, — потому Кетчуму все и сошло с рук. Помощника шерифа не могли найти. Впрочем, если бы и нашли, разбудить пьяного Ковбоя было невозможно.

Будь ночь ветреной, Кетчуму хватило бы одной спички и поселок сгорел бы вместе со стоявшим на отшибе зданием столовки. Но это было опасно: огонь мог перекинуться на лес. Даже при мартовской сырости, когда в лесу полно снега, он мог загореться. Кетчум не хотел рисковать. Он любил лес. Он ненавидел лишь поселок Извилистый и столовку. (В ночь гибели Рози Кетчум едва не отхватил себе левую руку, стоя на кухне столовой и слушая доносившиеся сверху рыдания Стряпуна. Джейн тоже была наверху и пыталась успокоить повара и унять отчаянно кричавшего Дэнни.)

В ночь поджога Извилистого Кетчум приехал туда с запасом дров. Должно быть, он привез не меньше трех четвертей корда. Из них Кетчум сложил два костра: один в самом поселке, на территории заброшенной лесопилки, а другой — там, где когда-то была кухня столовой. Оба костра запылали с разницей в несколько минут. Кетчум смотрел, как горит ненавистный ему поселок. К утру Извилистый сгорел дотла. Для разжигания костров Кетчум привез ламповое масло с запахом сосны. Керосин и бензин оставляли следы на земле и в воздухе, и тогда было бы понятно, что поселок-призрак кто-то поджег. Зато от лампового масла не оставалось ничего — только невинный запах сосны. А дрова, привезенные для костров, были хорошо высушены и сгорели бесследно.

— Кетчум, ты ничего не знаешь о вчерашнем пожаре? — спрашивал его потом помощник шерифа.

Кое-как протрезвев, Карл на следующий день поехал осматривать место происшествия и увидел следы шин.