То, что я вам высказываю, является взглядом британского правительства, но я думаю, что на его точку зрения станет и Верховный совет. Теперь я вас покидаю, а остальное зависит от вас самих».

Условились собраться на следующее утро, по предложению Богос-Нубара, в помещении азербайджанской делегации.

Общее собрание это, назначенное на 11 часов в воскресенье 25 апреля, пришлось отложить до четырех часов. Утром же мы совещались с азербайджанцами. До общего собрания, в заседании грузинской делегации, мною была сделана последняя попытка убедить Чхеидзе в необходимости подписать соглашение с армянами ради ограждения интересов Грузии. Несмотря на все примененные мною с крайней энергией средства морального давления, Чхеидзе окончательно решил не изменять ни йоты в принятом нами тексте и ждать дальнейших инструкций из Тифлиса. В пагубном упорстве своем Чхеидзе был поддержан всеми остальными членами грузинской делегации[187].

Вслед за тем состоялось последнее свидание трех делегаций в Сан-Ремо. Оно протекло в спокойном, дружеском тоне. Чхеидзе заявил о готовности немедленно подписать соглашение на принятых им раньше основаниях, по пунктам же, вызывавшим разногласие («полная собственность» и «ответвление к западу»), требовал, чтобы ему дали возможность снестись с грузинским правительством, отправив, например, кого-либо из членов делегации в Тифлис. Все это не представляло ни малейшего интереса, так как политическая задача «момента» заключалась не в том, что и как говорится в соглашении о железной дороге (вдобавок совершенно проблематической!), а в обнаружении перед Верховным советом солидарности Закавказских республик – и именно теперь, а не когда Чхеидзе получит из Тифлиса ответ на свои недоуменные вопросы![188]

Словом, соглашение не могло быть подписано, и все, что затем говорилось в этом совещании, не могло изменить этого обстоятельства. Армяне, уверенные тогда еще в окончательном расчленении Турции (на бумаге оно, несомненно, подготовлялось) и без огорчения видевшие, как Чхеидзе (интернационалист! социалист! демократ!) создавал Грузии репутацию несговорчивости и узколобия, не понимали, однако, что неподписание ожидавшегося соглашения неминуемо влекло за собой охлаждение, незаинтересованность Англии в делах Закавказья, а следовательно, и Армении.

Нарадунгиан продолжал отвлеченную критику «допотопного» понятия суверенитета, на котором напрасно настаивает грузинская делегация. Я ответил ему, что армянская делегация не остается в долгу со своею не менее допотопною «полною собственностью». Он говорил, впрочем, об искреннем своем огорчении в силу несостоявшегося соглашения, тем более что у него, говорил он, был в кармане готовый уже проект союзного договора между Арменией и ее двумя соседями.

Богос-Нубар счел нужным заявить, что теперь им придется вернуться к прежнему требованию левого берега Чороха. («На что он вам? Этот берег скалист, каменист», – заметил я строителю Гелиополиса.)

Чхеидзе объявил, что как ни велик авторитет лорда Керзона, Верховного совета и т. д., но нам приходится считаться с нашим общественным мнением, с желаниями местного населения и т. д. Эта несчастная ссылка дала повод Топчибашеву заговорить о необходимости для Грузии прислушиваться к мнению мусульманского населения Батумской области, представленному тамошним меджлисом. (Агаронян: «Это совершенная новость для нас».)

Поэт Аршак Чобанян призывал всех нас к дружбе, солидарности и доброму соседству, невзирая на нынешнее разногласие, невзирая ни на что.

Гобечия, с обычной пламенностью, говорил о шаткости, гадательности постановлений Верховного совета, о стихийности народных движений и первенствующем значении именно народной воли. (Агаронян: «Зачем вы не считались с народной волей в Лори, в Ахалкалаки?»)

Было очевидно, что переговоры наши исчерпались. Ни одно из приготовленных мною двух соглашений (о Батуме и железной дороге; о разрешении территориальных споров) не было подписано.

«Чхеидзе боится взять на себя ответственность, и с этим ничего не поделаешь. Надо эти чувства уважать», – сказал мне частным образом Нарадунгиан. Заседание закончилось, мы пожали друг другу руки и разошлись вполне дружелюбно.

В понедельник, 26 апреля (это был последний день конференции в Сан-Ремо), приехал из Рима товарищ министра иностранных дел Грузии К. Сабахтарашвили, который возвращался теперь в Тифлис и заехал в Сан-Ремо для получения сведений о результатах наших переговоров. Я тщетно старался внушить этому молодому человеку тревогу, вызванную во мне происшедшим. Впрочем, он немедленно уехал, с тем чтобы продолжать свой путь обратно в Грузию, вместе с Ираклием Церетели, укреплявшим в это время связи грузинского пролетариата с итальянским и также отправлявшимся на время в Тифлис.

Что касается Кавказского перешейка, дело Москвы и Ангоры было выиграно.

83. Крушение британского плана

Таким образом, безуспешной оказалась эта первая и, в сущности, единственная попытка держав Западной Европы серьезно поставить на очередь вопрос о государственной и международной будущности Закавказских республик и разрешить его на основе их независимости.

Попытаемся изложить в связном виде основания наметившейся было тогда политики.

Мысль о необходимости укрепления закавказских государственных новообразований, выдвинутая, как мы видели, в январе 1920 г., лишь теперь, в Сан-Ремо, получала более обдуманную, обязательную форму.

Помощь Грузии, Азербайджану и Армении, особенно для обеспечения их обороноспособности, на случай нападения извне, может быть оказана лишь в случае прочного мира и солидарности между ними: таково коренное положение, выдвигаемое «империалистическим» Западом; и положение это остается неизменным, идет ли речь о фронте Закавказья, обращенном к северу (так было в январе 1920 г. в Париже), или же, как теперь в Сан-Ремо, получает очередное (в глазах держав, подготовляющих условия мира с Турцией) значение фронт Закавказья, обращенный на юго-запад, в сторону Анатолии.

Но и здесь, как и раньше, имеется в виду лишь укрепление существующего.

Вопрос о границах Армении с Турцией остается пока открытым. Тем больше внимания привлекают взаимоотношения между Арменией и соседними республиками в Закавказье; с чем связаны, однако, и международные интересы более общего значения.

Армения не может быть отрезана от моря. Доступ к нему она должна иметь на первых порах в Батуме; и порт этот – естественная принадлежность Грузии, в то же время столь важный и для Азербайджана, делается как бы символом единения трех республик. Это не все. Батум – отправной пункт свободного транзита из Европы в Персию и обратно. Ему предстоит огромная политическая и коммерческая будущность. Здесь именно будет соединительное звено этой части Ближнего Востока с державами Запада; и международные интересы, связанные с Батумом, могут и должны быть ограждаемы при посредстве Лиги Наций.

Армяно-турецкая граница скоро будет установлена: делом преимущественно самих армян с помощью Запада будет прочное занятие тех территорий, которые им будут уступлены. Но и это – как выход Армении к морю – возможно лишь при условии мирных, дружественных взаимоотношений в самом Закавказье.

В момент развязки турецкого вопроса близкий Стамбулу и Ангоре Азербайджан получает особое значение. Именно его сближение с Арменией и Грузией – в тройственном соглашении – закрепляло бы «западную»