– Пить хочешь? – спрашивает миссис Рефорд.

Она усаживается на стул напротив Маргарет, ставит стаканы. Маргарет обхватывает один ладонями, радуясь холоду, покалывающему пальцы. Значит, она еще чувствует хоть что-то.

– Спасибо.

– Он выживет.

Веки Маргарет трепещут, опускаясь, из груди с шумом вырывается вздох. Ужас больше не держит ее на плаву, она вдруг чувствует, что изнемогла.

– Рада слышать.

Взгляд миссис Рефорд падает на нетронутую миску с похлебкой.

– Ты так и не поела.

– Я не голодная. Просто устала.

– Так почему бы тебе не остаться здесь на ночь? Не хочу, чтобы ты возвращалась домой верхом в темноте и под дождем, да еще теперь, когда хала впервые вкусил крови.

Маргарет неприятна мысль, что ее приютили, как бродячую кошку.

– Ничего со мной не случится. Я часто езжу по этому пути.

– Когда же ты перестанешь сражаться со мной, Мэгги? – Досада в голосе собеседницы становится для нее неожиданностью. – Своих детей у меня нет, но ты мне как родная. Останься, побереги мои нервы. Этим ты сделаешь одолжение мне. Всего-то на одну ночь.

– Хорошо, – тихо говорит она. – Но Уэс… то есть мистер Уинтерс…

Миссис Рефорд указывает подбородком в сторону окна.

– Он мне чуть дверь не высадил, когда услышал, что ты здесь, но я сказала ему, что тебе надо побыть одной.

Маргарет тянет шею. Уэс мается под навесом, насквозь промокший, с волосами, облепившими щеки. Стоит и ласково отталкивает голову Отблеска, который норовит пожевать лацканы его пиджака явно с чужого плеча. Тут он поднимает глаза и встречается с ней взглядом. Улыбка, которой он ее одаряет, ошеломляюще жизнерадостная, пронизанная чувством, от которого ее сердце опрокидывается, как пес, показывающий лохматое пузо.

– Он тоже может остаться, если будет вести себя как следует. – То, что подразумевает многозначительный взгляд миссис Рефорд, Маргарет не по душе. – Он веселый.

Маргарет отпивает глоточек эля. Вкус у него солодовый, насыщенный и темный, как у овсянки и шоколада. Она перекатывает его на языке, прежде чем проглотить.

– Да, он такой.

– Тебе он нравится?

– Вполне.

– Надо же, да это лучшее, что я слышала от тебя о ком-либо.

Маргарет надеется, что румянец, ползущий от ключиц вверх, не достигнет ее лица. Все верно. В ее жизни мало людей, в отношениях с которыми она зашла настолько далеко, чтобы задуматься, нравятся они ей или нет.

– И ему ты, похоже, небезразлична.

А вот об этом она старается не думать. И чтобы отвлечься, рассеянно рисует узоры на своем запотевшем стакане.

– Мэгги… – серьезный голос миссис Рефорд останавливает ее. – Зачем ты это делаешь?

Чтобы ее мать больше не уезжала из дома. Ради любви. Таким всегда был ответ, она давала его без колебаний.

Но за недели с тех пор, как Уэс проник в ее жизнь, она начала сомневаться в собственной уверенности. У любви, оказывается, нет четких границ, в существование которых она всегда верила. Это не море, которому свойственно утекать сквозь пальцы, если не сжимать их изо всех сил. И не деньги, которые можно заработать, отказаться от них или на что-нибудь обменять. Любовь может быть неизменной. Может быть определенной и надежной или же неистовой, как открытое пламя. Это и ломоть намазанного маслом хлеба за ужином. И ворчание, порожденное беспокойством. И ссадины на распухших костяшках.

Теперь уже мало сделать это для одной Ивлин. Может, еще и для Уэса.

Но неравнодушие к нему может ее погубить. Если она победит, он останется здесь и станет алхимиком. Если она проиграет, он уедет. Каким бы ни был исход, она пропала. Как бы она ни поступила, своими руками она выкует клинок, на который и напорется. Либо он исполнит свои мечты и женится на прекрасной светской женщине, ибо вернется в Дануэй без нее. Уехать с ним она не сможет. Она не вынесет город, это серое скопище с его нескончаемыми толпами и ужасным шумом. Там ей придется жить как жене-шелки, запертой в его доме вдали от моря.

Мира, в котором могут быть счастливы они оба, не существует.

– На что тут рассчитывать? – допытывается миссис Рефорд.

– Ни на что. Я делаю это потому, что должна.

– Ничего ты не должна, если не хочешь.

– Моя мать…

Миссис Рефорд со стуком ставит свой стакан на стол. Густая пена выплескивается через край.

– Сегодня ты видела, как человек чуть не умер. Забудь про свою мать.

Маргарет вздрагивает.

– Прости. Сболтнула лишнего, – миссис Рефорд трет виски. – Выслушай меня, хорошо? Я все-таки прожила на свете дольше тебя и, пожалуй, кое-что успела узнать. В некотором смысле я мудрее тебя. Заметь, лишь в некотором, но есть то, что я могу утверждать наверняка. Если в мире и существуют люди, за которыми стоит бегать, то их можно пересчитать по пальцам. И еще меньше достойных того, чтобы ради них отравлять себе жизнь. Ты меня понимаешь?

Маргарет кивает.

По-видимому, этого ее собеседнице мало.

– Что будешь делать, когда вернется твоя мать?

– Буду счастлива, а мистер Уинтерс наконец попадет в ученики.

– Но делать-то будешь что?

«А когда мы победим? – спросил прошлой ночью Уэс. – Что потом?»

Тогда она не знала, как ответить ему, и сейчас не знает, как ответить миссис Рефорд. Что ждет ее там, за смутной стеной материнского возвращения? Кто она – без боли, вызванной отсутствием матери, и страха вновь потерять ее?

– Ты все еще убеждена в моей глупости, да? – спрашивает миссис Рефорд. – Мне прекрасно известно, что она понятия не имеет, как для тебя прошел последний месяц. Думаешь, как она поступит, застав этого мальчишку в своем доме?

Маргарет если и задавалась этим вопросом, то предпочитала не вдумываться в него всерьез. Ивлин всячески оберегает свои исследования. Из всех правил, какие Ивлин вдолбила дочери после ухода ее отца, два были непреложными: никому не доверяй и ни на кого не надейся. Впустив Уэса в свою жизнь, она запросто нарушила оба.

– Наверное, она рассердится. Но если мы добудем того самого хала, Уэсу будет чем задобрить ее.

– Ивлин Уэлти не из тех, кого можно подкупить. По-моему, в глубине души ты и сама это понимаешь.

– И чего же вы от меня хотите? Чтобы я отказалась от участия?

– Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты отказалась, но я не обольщаюсь. О чем я прошу тебя, так это как следует подумать, что будет лучше для тебя. Не для твоей матери. Не для Уэстона. Для Маргарет.

«А если я понятия не имею? – хочется спросить ей. – Откуда мне знать?»