А незадолго до смерти Шехтер в своем докладе о генизе упоминал о таких предметах, как «астрономия и астрология, беллетристика и легенды, математика и медицина, Коран и суфизм, — больше предметов, чем букв в алфавите», — по которым документы могут дать весьма ценные данные. И все же сегодня эти богатейшие возможности еще только осваиваются.

В одной только библеистике гениза открыла новую эру, которой пока еще не видно конца, эру, сопоставимую по значимости и многообразным последствиям с эрой, начало которой положило открытие свитков Мертвого моря. Не без оснований гебраисты говорят о существовании в истории их науки «века генизы», предшествовавшего «веку пещер». Сравнения с кумранскими свитками могут показаться натянутыми, но они, как мы убедимся далее, в высшей степени уместны. Хотя ни одна из рукописей генизы не может соперничать с кумранскими материалами по древности, их количество и обширный диапазон обеспечили им тем не менее важнейшую роль в исследованиях Ветхого Завета и в гебраистике, которую они, можно смело сказать, уступили свиткам лишь на время.

Тексты генизы в значительной своей части являются библейскими и восходят к X, а подчас и к IX в. До появления свитков Мертвого моря и ранее того крошечного «Папируса Нэша» вообще не было известно ни одного более древнего еврейского ветхозаветного текста (за исключением, быть может, старой караимской Библии, по сей день остающейся во владении каирской общины). Шехтеру представлялось вероятным, исходя из различных палеографических данных, что некоторые из библейских рукописей были даже древнее, чем Пятикнижие Британского музея. В одном колофоне указывалась дата написания текста, превосходящая древностью знаменитый петербургский Кодекс пророков, происходящий из Крыма [39]и датированный 916 г. На одном из фрагментов Шехтер обнаружил следы позолоченных букв; древнееврейские рукописи, как правило, совершенно свободны от элементов орнаментального искусства, но тем не менее буквы с позолотой вполне могли быть изобретением иудеев, хотя они очень скоро от этой практики отказались.

Библейские рукописи дали нам очень много новых данных о вариантах текста (особенно благодаря указанию разночтений в примечаниях на полях), а также о развитии системы обозначения гласных, что помогло разъяснить до того весьма спорные вопросы древнееврейского вокализма и произношения. Изучая тексты Священного Писания из генизы, Шехтер всегда с интересом читал их колофоны, в которых указывалось, когда и где был сделан список, имя писца или же владельца книги. Зачастую подобные памятные записи включали в себя грозные проклятия в адрес тех, кто осмелился бы продать или унести Псалтирь или Пятикнижие, пожертвованное богобоязненным и щедрым господином таким-то синагоге такой-то. У современного охотника за рукописями набожные заклинания такого рода способны вызвать лишь улыбку. Шехтер по этому поводу замечал: «Эти проклятия удручают, если ты как раз знаешь кое-что об этом самом лице, унесшем рукопись из синагоги; но если вы хотите выяснить историю рукописи, вам приходится мириться с такого рода „благопожеланиями“. В конце концов может статься, что мои разыскания посодействуют робким притязаниям благочестивого дарителя на обретение бессмертия, поскольку имя его снова будет явлено миру в каталоге, который когда-нибудь все же будет подготовлен. Пока же рукопись пребывала в куче праха в генизе, шансов у него на это было, безусловно, куда меньше».

Другой диковинкой были образчики библейских текстов, выполненные необычным видом скорописи — так называемым решетчатым письмом, при котором в каждом стихе первое ключевое слово или слова даются полностью, а все остальные представлены только их начальными буквами. По этой системе первый стих Библии можно записать следующим образом: «Вначале с. б. н. и з.» (т. е. «Вначале сотворил Бог небо и землю»). Это была скорее памятка, нежели подлинный текст, и, возможно, такой способ записи был каким-то образом связан с первоначальным характером лишенной гласных семитской письменности, которая, как иногда утверждают, основывалась не на подлинном алфавите, а опиралась на скорописную, полусиллабическую систему. Гениза явила первые подобные примеры использования решетчатого письма (старый раввинский термин) для записи текста целиком.

Подобная форма сокращенного письма была рассчитана на искушенного и высокоученою человека, который хорошо знаком со священными текстами. Среди рукописей были также краткие извлечения из Пятикнижия, тщательно выписанные большими буквами для обучения молодежи, — короче говоря, упрощенная Библия.

Наиболее значительную часть коллекции составляют вместе с библейскими литургические тексты. Они дают представление о наиболее древних формах иудейского богослужения и существенно обогащают наши знания об эволюции еврейской молитвенной книги.

Можно было ожидать, что в генизе, в силу самой ее природы, окажется немалая часть апокрифов, псевдоэпиграфов и подобной литературы, которую раввины всеми силами старались убрать с глаз долой. Показательным примером является в данном случае Книга премудрости. К моменту, когда каирская гениза начала функционировать (т. е., скорее всего, к IX в.), многие неканонические работы были уже изъяты из обращения. Однако значительное количество фрагментов помимо рукописных страниц «Премудрости» обрело свое место под сводами, обрекавшими их на забвение. Среди них находилась и значительная часть труда на арамейском языке, который принято считать христианским апокрифом (различие между подобными иудейскими и христианскими сочинениями отнюдь не всегда легко устанавливается и зачастую зависит от количества христианских интерполяций в еврейских текстах), именуемым «Завещаниями двенадцати патриархов». Иудейские сочинения включали «Изречения раввина Елиезера» и «Седер Элийяху», причем авторство последнего текста приписывалось пророку Илии. Шехтер приветствовал эти тексты как важные свидетельства «истории развития иудейской религии в период между двумя Заветами».

Примерно на рубеже XX в. Шехтер уделил более пристальное внимание одному небольшому сочинению, содержавшемуся в Кембриджской коллекции. Этому тексту, предположительно сектантского происхождения, предстояло увлечь его почти на десятилетие, пока в 1910 г. он не обнародовал его вместе со всеми примыкающими к нему материалами. Текст, который Шехтер назвал «Фрагментами цадокитского сочинения», теперь более широко известен под названием «Дамасский документ». Эта публикация вызвала подлинную академическую и догматическую бурю и затяжные, нередко весьма язвительные дебаты, однако широкая публика оставалась почти безучастной.

Тщательное изучение этих сектантских фрагментов убедило Шехтера в том, что в них излагается религиозное учение некой древней еврейской секты. Разнообразные упоминания в тексте как будто бы исторических событий делают весьма вероятным, что данная секта обрекла себя на добровольное изгнание в Дамаск; здесь ее члены, по-видимому, вступили в «Новый Союз» с Богом. Все это было в высшей степени загадочным и, очевидно, беспрецедентным явлением для иудейской религиозной традиции. Кем могли быть эти странные раскольники? Когда процветала их община? Шехтер вначале занялся поисками внутренних свидетельств в самом тексте. Для его опытного глаза было очевидно, что обнаруженные в генизе тексты двух отдельных частей «Дамасского документа» относились примерно к периоду между X и XII в. Но как только он проанализировал древнееврейский язык текста, квазиисторические ссылки и содержание обеих частей, то убедился, что оригинал необходимо было отнести к гораздо более древнему времени, начиная примерно с 100 г. до н. э. Что же касается общего характера раскольнической группы, то Шехтер в предисловии к опубликованной версии текста заявлял: «Одно очевидно: в данном случае мы имеем дело с сектой, решительно враждебной большинству иудеев, представленному фарисеями. Эта секта имела свои законы, свой календарь, причем такой свод законов, который непосредственно отражал различные заповеди Священного Писания».