Если бы она погибла, у Мерри появилась бы настоящая семья – мама, папа и сестра. И это было бы гораздо больше, чем она могла ей дать. Настойчивые звонки прервали ее размышления.

– Алло?

– Миссис Лоуренс? Это Патрик.

– Патрик…

– Я просто хотел узнать, все ли у вас в порядке.

– Да, все хорошо. Спасибо вам. Большое спасибо.

– Замечательно, но…

– Спасибо вам, – вежливо повторила Джулия, но ее слова звучали неубедительно.

– Может, что-то… С Мерри ничего не случилось?

– Что? Ах нет, с ней все в порядке.

– А-а. Ну хорошо. Я просто хотел узнать… Спокойной ночи.

Повесив трубку, Патрик подумал: «Нет, с тобой далеко не все в порядке».

А Джулия, опустив трубку на рычаг, тихо прошептала:

– Спасибо тебе за заботу, Патрик.

* * *

– Как ты себя чувствуешь, мамочка? – спросила Мерри, вернувшись домой на следующий день.

– Мне уже лучше, дорогая.

– Прекрасно! А папа уже дома?

– О, Мерри… – Джулия тихонько вздохнула. Погладив золотистые волосы дочери, она опустилась перед ней на колени. – Детка, папа больше не будет жить здесь с нами.

– Что? Но почему?

Джулия увидела в карих глазах девочки понимание. Понимание, в котором было столько печали.

– Мы решили, что нам лучше не жить вместе.

– Вы с папой разводитесь?

– Думаю, что так.

– И это все из-за меня?! – воскликнула девочка.

– Господи, Мерри, нет, конечно! С чего ты взяла?

– Потому что кое у кого из моих друзей родители разводятся именно из-за детей.

– Нет, детка, к тебе это не имеет отношения. Папа очень тебя любит. И всегда будет любить.

Джулии пришлось приложить усилие, чтобы произнести эти слова убедительно, хотя она столько уже раз повторяла эту ложь. Потому что от всего сердца верила, что Джеффри в конце концов станет любящим отцом для своей дочери.

– Так ты из-за этого болела, мамочка?

– Ты очень умная девочка, – с любовью проговорила Джулия и улыбнулась. «Такая умная, такая чувствительная». – Наше с папой решение очень меня печалит, но со мной все будет хорошо. С нами все будет хорошо. Мы можем говорить об этом в любое время, всегда, когда у тебя будут ко мне вопросы, ладно?

Мерри кивнула. У нее не будет много вопросов, а только один, заданный тысячу раз: «Почему? Почему? Почему?»

– Ну, детка, как прошел ваш вечер? Девочки были рады, что завтра вы идете в третий класс? Если хочешь, можешь пойти в школу послезавтра.

– Я бы хотела остаться с тобой.

– Хорошо, – кивнула Джулия, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами. – Я так люблю тебя, Мерри.

– Я тоже люблю тебя, мамочка. – Обняв Джулию за шею, Мерри крепко прижалась к ней.

А потом, внимательно посмотрев на дочь, Джулия поняла, что Мерри очень хочется спросить ее о чем-то, но она не решается.

– Спрашивай меня, дорогая, – ласково сказала Джулия. Она знала, что вопросы, которые трудно произнести вслух, чаще всего бывают самыми важными.

– А мы по-прежнему будем смотреть на папу по телевизору?

– Конечно, если ты этого хочешь.

– Думаю, нам стоит это делать, – серьезно заметила девочка. – Я уверена, что папа вернется к нам.

В воскресенье Джулия с Мерри играли в карты перед камином, смотрели фильмы, готовили шоколадное печенье и разговаривали. На следующее утро, часа через два после того, как Мерри впервые пошла в третий класс, Джулия положила с дюжину огромных печений в жестянку с ручной росписью и отправилась в клуб.

Теперь, когда в школе начались занятия, а на улице моросил мелкий дождик, в конюшне было так же пустынно, как и в тот день, когда Пейдж с Джулией впервые пришли сюда. Только на этот раз Джулия шла уверенно, зная, где находится контора. Патрик не слышал ее шагов – она ступала почти беззвучно в своих мягких теннисных туфлях.

– Патрик!

– Миссис Лоуренс! Здравствуйте. – Встав из-за стола, Патрик улыбнулся. Похоже, ей чуть лучше, решил он. «Все еще очень хрупка, но все же окрепла».

– Я просто хотела поблагодарить… – Джулия осеклась – что-то в его голосе смутило ее. – Называйте меня по имени. И может, стоит перейти на ты.

Весь Саутгемптон, без сомнения, захлебнется от сплетен. Это недопустимо. Он – слуга, а она – леди. Правда, Джулия знала, что леди ее здесь не считают, к тому же (и это тоже она знала) о ней будут сплетничать не впервые. Как же она ненавидела этих притворщиц и сплетниц!

– Хорошо. А как тебе больше нравится – Джулия или Джули? – Патрик задал этот вопрос, потому что слышал, что ее называли и так и так. Пейдж Спенсер всегда звала ее Джулия, но – Патрик это точно помнил – Джеффри на вечере обращался к ней Джули.

– Джулия.

– О’кей, – кивнул Патрик, хотя ему самому казалось, что лучше бы ее называть Джули. Именно ласковым Джули, однако он заметил, как опечалились лавандовые глаза, когда он произнес это имя. Хорошо, пусть будет Джулия.

– Я пришла, чтобы еще раз отблагодарить тебя. И… – На этот раз Джулия замолчала, потому что поняла, насколько нелеп ее импульсивный жест – за спасение жизни она принесла ему какую-то ерунду.

– И?..

– Я принесла шоколадного печенья…

– Спасибо, – тихо промолвил Патрик, забирая у нее из рук расписную жестянку. Его искренне тронули ее невинность и робость.

Но Джулия была до того уж робка, что, отдав ему печенье, тут же попятилась назад.

– А почему бы нам вместе не съесть по печеньицу, Джулия? С чашечкой кофе? – предложил Патрик.

– Ох! – выдохнула Джулия, почти соблазненная его предложением.

Впрочем, соблазн был скорее в ином. Джулия знала, что ждет ее, когда она уйдет из конюшни. Горькое одиночество Бельведера. А ведь когда-то молчание огромного особняка было таким мирным, наполненным ожиданием. Она тогда знала, что пройдет немного времени, и тишина огласится его криками: «Джули, привет, как прошел день? Я люблю тебя, Джули!» А теперь тишина будет напоминать ей о тех временах, которые безвозвратно ушли, об умерших мечтах.

Джулия боялась возвращаться в пустой особняк, боялась она и того, что должна была сделать сегодня с утра первым делом. Потому что сначала надо было заехать в Сомерсет и все рассказать Пейдж, если только Пейдж еще не знала о любовной интрижке Джеффри с ее лучшей подругой Дайаной.

– Нет, спасибо, Патрик. У меня есть кое-какие дела. Я просто хотела еще раз тебя поблагодарить.

– Да не за что, – улыбнулся Патрик. – Кстати, Джулия, давай договоримся, что извинений довольно, ладно?