– Даже странно. Нам по дороге никто не попался навстречу, – сказал Стен. – Ни единой души. Как же мы так облажались!? У тебя есть хоть какие-то объяснения?

– Только одно: естественная смерть. Но сам я в это не верю.

– Ты что-нибудь почувствовал?

– Ожерелье дернулось в тот момент, когда Чудодей умер. И все.

– Что будем делать?

– Пока ничего… То есть я пойду вспоминать дальше. А ты просто поспи.

– Поспи! – возмутился Стен. – И это после всего, что было. Смеешься?

– Давай я тебе воды заговорю. Подействует как самое лучшее снотворное.

Стен поднялся.

– Послушай, на сегодня с меня колдовства хватит. Пойду я лучше с Казиком посижу. Ты его голову нюхал? У него от волос молоком пахнет. – Стен произнес это так, будто поведал о каком-то чудесном открытии.

Да, вспоминать было необходимо. И чем быстрее, тем лучше.

Колдовские сны стали напоминать болезнь. Романа трясло, как в лихорадке, видения сбивались, мельтешили, лезли друг на друга. Все быстрее высыхала вода, все короче становились обрывки воспоминаний. То был уже не колдовской сон – один кошмар, который непрестанно мучил. Но колдун был обязан заново пережить этот год, и времени почти не осталось. Синклит послезавтра.

Итак, он погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ…

До Суетеловска Роман добрался, когда уже стемнело. О, Вода-царица, взмолился он, распахивая калитку и шагая к крыльцу, пусть дядя Гриша будет дома. Ведь водитель “КамАЗа” может укатить на несколько дней, ищи его тогда по всей стране. Но Роману повезло.

Григорий Иванович стоял на крыльце и курил. Будто нарочно гостя дожидался.

– Гляжу, хулиган, ты опять здесь объявился, – сказал он, увидев колдуна. Судя по всему, он так приветствовал всех своих гостей.

– Да, Григорий Иванович, дело у меня.

– Заходи. Тебе завсегда рад. Я хулиганов вроде тебя люблю. Если человек хулиганить не умеет, что он умеет вообще?

Роман вошел, его тут же усадили за стол. Танечка принялась хлопотать, расставляя тарелки. Перед колдуном поставила бутылку с минеральной водой. Демонстрация предназначалась не для Романа. Так же как и строгий Татьянин взор.

– Да не буду я его больше поить, – махнул рукой дядя Гриша. – А то он опять весь дом заплюет. – И при этом очень подозрительно подмигнул Роману.

Колдун, наученный опытом, отвинтил пробку и на всякий случай понюхал. И чуть со стула не опрокинулся.

– Как Машенька? – спросил он, когда дыхание восстановилось.

– Ничего. Помаленьку. Плачет часто. Тут у нас еще одна беда… Да ладно, чего там, с погремушками в своей избушке сами разберемся. А у тебя какое дело?

– Вы База не видели?

– Ваську, что ли? Так он же с вами уехал. Или вы его из машины выкинули? Да уж, хулиганы – сразу видно. И этот Стен ваш тоже хулиган, такой хулиган, какого я еще не встречал. Я ведь хулиганскую душу за три версты чую. Впрочем, ты не лучше.

– Это точно, – согласился Роман.

Тут Машенька вышла к столу, и разговор сам собою прекратился.

– Папа, я Вадика видеть хочу, – заявила Машенька тоном пятилетней капризульки.

– Придет, куда он денется, – отозвался дядя Гриша. – От тебя ни один мужик спастись не сумеет.

– Не приходит! – капризничала Машенька. – Он меня совсем забыл. Он меня бросил… – Она приготовилась плакать.

– Дела у него, – попыталась успокоить дочку Татьяна, потом повернулась и так, чтобы Машенька не видела, сделала какой-то знак дядя Грише. Тот, кажется, понял.

– Звонил он сегодня. – Дядя Гриша кашлянул. – Да ты спала. Мы тебя будить не стали.

– Почему?! – закричала Машенька и затопала ножками. – Почему?! Ненавижу вас… Ненавижу!

Она залилась слезами и выскочила из кухни.

– Прячется он, – вздохнул дядя Гриша. – Не нужна она ему после того, что было. Как ни позвонит Машка, нету его. И сам ни разу не заехал и не позвонил.

– Она вроде неплохо выглядит, – соврал колдун.

– Хреново она выглядит, – оборвал его заверения дядя Гриша. – Разве она такой была?!

– Я ей воды еще заговорю.

– Ну, заговори. Хотя, коли человек поломатый, целым его не сделаешь. Ох, вот же беда. Вот же хулиганство… – то ли простонал, то ли прорычал дядя Гриша.

Татьяна всхлипнула и зажала рот ладонями.

Роман принес из багажника канистру пустосвятовской воды, отлил в бутылку, прошептал нужные заклинания и отдал “лекарство” дяде Грише.

– Я прошлый раз не все заклинания произнес. Сейчас, думаю, поможет.

– Ну, попробуем. – Дядя Гриша отставил бутылку. – А теперь рассказывай, что у тебя за дело. Не для того, чтобы на Машеньку поглядеть, ты назад примчался. Ты из тех, кто благие дела походя делают. Цель-то у тебя другая. Небось новое хулиганство замышляешь. Что нужно?

– Две свечи. Тишина. И чтобы никто не мешал.

– В мастерскую пошли. Туда девочки мои не ходят. Там – мое.

Роман покачал головой:

– Не пойдет. Слишком много чуждой стихии.

– Тогда в погреб. Там никто не помешает. Разве что запахи соблазнительные. Но мы с тобой мужики крепкие, устоим. А можем баночку грибочков откупорить. Маринованных, белых. Ты как к белым грибочкам относишься? Лучше, чем к спиртному?

К белым грибочкам, и маринованным, и только-только из леса, колдун относился положительно.

– И кончай меня на “вы” называть, – попросил Григорий Иванович. – Ты мне как племяш почти.

Прихватив с собой две свечи в бронзовых самодельных подсвечниках – дядя Гриша самолично из болванки на токарном станке точил, – отправились в погреб. Поставили на земляной пол старенькую табуретку, водрузили на нее тарелку, подле – горящие свечи. Роман наполнил тарелку водой. Сосредоточился.

– Думай про Васю Зотова. Ничего конкретного – просто о нем. Идет? – велел колдун дяде Грише.

– Странное у тебя хулиганство, – ухмыльнулся тот.

– Тсс…

Роман взял его за руку и опустил ладонь на водное зеркало. Замутилась вода и как будто отвердела. Только ничего почти не изменилось. Роман видел все тот же погреб – только с другой точки. Полки оказались ближе. Вон там прежде лежало Надино тело. Видимо, дядя Гриша сбил настрой. Или сам Роман недавними воспоминаниями исказил колдовство.

Пришлось выплеснуть воду и наполнить тарелку вновь. И опять ничего. То есть опять вода колыхнулась… поплыла, изменилась картинка.

И тут до колдуна дошло. Он кинулся к полкам, раздвинул банки с солеными огурцами. У самой стены лежало что-то, замотанное в одеяло. Роман рванул его к себе, зубами перегрыз веревки, откинул край одеяла. Перед ним было застывшее, будто замерзшее, лицо База. Роман приложил ладонь к шее. Пульс едва прощупывался. Баз был погружен в глубокий колдовской транс.