Номер с евреями на складе вермахта был проходным трюком и никаких сложностей для него не представил. Подумаешь, принести им продукты раз, другой, третий и доложить затем, что все в порядке — передал! То, что туда вдруг намеревались нагрянуть люди из «латышского отдела СД», он не предполагал, очевидно, произошла какая-то накладка, равно как и был удивлен реакцией охраны этого склада. Но ничего, свои задачи он выполнил для обеих сторон: и для Эриса, и для подпольщиков. Все остались довольны. Еще одна проверка прошла благополучно…

Первичное знакомство Графа с группой исконных рижан, латышей — патриотов, людей среднего достатка, главным богатством которых было благородство, произошло почти на год раньше. Тогда он по заданию Вагнера был включен в группу военнопленных под охраной для работы на территории еврейского кладбища. Санитар первой горбольницы по имени Август, его жена Мирдза, ее подруги — хозяйка фотомастерской Мария и санитарка Эмилия помогали военнопленным чем могли. Они тайком проносили на кладбище скудные продукты, потрепанную, старую, но выстиранную и залатанную, заштопанную одежду, более или менее отремонтированную обувь.

Знакомство состоялось. Могли ли неискушенные честные люди предположить, что в среду этих обросших, грязных, голодных, разве только не воющих на луну по ночам от тоски и безысходности пленных какой-то там неизвестный им Вагнер постарался заслать человека продажного? Конечно же, нет.

Когда через год Граф уже аккуратным, выутюженным, в роли собирающегося удрать с опостылевшей караульной службы унтер-офицера предстал перед ними же и рассказал, как ловко он обвел вокруг пальца своих мучителей, то они этому поверили. Правда, появилось легкое сомнение в связи с таким превращением, но оно не привело к подозрительности. Во-первых, они видели своего друга там, на кладбище, в шаге от могил, куда и он мог угодить, во-вторых, он выполнял их просьбы, пробираясь к последнему убежищу евреев — складу, рискуя жизнью раз, другой, третий. Наконец, была война, сопровождаемая превращениями и маскарадами, бегствами в самых разных формах. Разве они сами: Мария, Мирдза, Эмилия и Август не надевали на себя маски?

…Граф прибежал к Марии взъерошенным, в меру напуганным, но не потерявшим уверенности и способности к действию. Рассказав о случившемся, он резюмировал:

— Надо куда-то смываться или ложиться на дно и абсолютно не показываться месяца два, но где спрятаться? Верные ребята снабдили меня всякими поручениями, я обещал им помочь. Что-то надо делать. Но могу я сейчас, когда мы все отдаемся борьбе, забиться в щель?

Эту мизансцену Пуриньш отрепетировал с Графом сам, не полагаясь на Эриса, который тяготел к методам Тейдеманиса: выявил — забирай, не хочешь говорить — выбьем.

Как верный слуга двух господ, Пуриньш одной своей головой отвечал и перед своим высшим руководителем Панцингером, разработавшим идею засылки провокаторов в партизанское движение, и перед Вистубой, который Графа отдал на время в аренду службе СД при условии, что им будет руководить профессионал, досконально знающий местную среду и при полном согласовании работы с абвером.

Когда оберфюрер ознакомился с делом Графа и увидел в нем пометки Бентивеньи: «Для доклада адмиралу» и «Мимикрия. Использовать на местном рынке», то он заинтересовался объектом досье, позвал Ланге, затем был вызван Тейдеманис.

— Я ознакомился с делом Графа, господин Тейдеманис. Дополнительно доктор Ланге просветил меня об истории его передачи в пользование вашему отделу. Считаете ли вы его ценным агентом?

— Так точно, господин оберфюрер.

— Бентивеньи аналогичного мнения, штурмбанфюрер Ланге тоже, — Ланге наклонил голову в знак согласия. — Скажите, почему тогда сведения, получаемые от него, используются таким варварским образом? — спросил Панцингер тихим пасторским голосом.

— Я не понимаю вас, господин оберфюрер. Почему варварским? Я… мы… с ним работают непосредственно мой заместитель Пуриньш и сотрудник отдела Эрис…

— Да, я вижу. Они приносят в клювах интересную информацию, но затем ее почему-то пожирают диким образом. Вы со мной согласны, доктор Ланге? — Тот опять кивнул головой, правда, не до конца понимая, куда клонит новый шеф. С Пфифрадером было легче легкого, тот знал себе одно: если цель появилась перед мушкой, то нажимай на курок — и порядок. В таком же духе действовал и Тейдеманис. Сам Ланге в дела, с его точки зрения — рядовые, не вникал, но понимал, что с новым шефом по-старому не проживешь.

— Вот, смотрите, — продолжал бесстрастным баритоном Панцингер, — в сентябре прошлого года вы арестовали Екатерину Иванову. Основания для ареста имелись. Граф превосходно вошел в роль: благожелательный караульный, флирт с сестрой Ивановой, затем выясняет, что его хотят использовать в преступных целях, он делает стойку, идет по следу, выясняет, что Иванова достала десять пропусков для проезда по железной дороге. Кому? Военнопленным. Куда? В партизанскую зону действий. Господин Пуриньш все изложил прекрасным лаконичным языком старого сыщика. Какое решение должны были принять вы, Тейдеманис?

Тейдеманис молчал. Что он мог сказать? Следуя логике оберфюрера, не должен был он хватать этих проклятых баб, тем более, что ничего путного на допросах в тюрьме они не дали. Кричали, визжали, плевались, бились головой о стенку, но по делу — ни слова. Но где достали пропуска, и кому они предназначались? Твердили одно, что кто-то положил их под подушку, а кто — не знают. Оставили в квартире засаду, когда их увезли, думали, кто-то притопает за пропусками. Тщетно. Никто не пришел.

Ланге решил вмешаться и как-то обелить своего подчиненного.

— У начальника латышской политической полиции слишком много дел, и что-то он мог упустить из вида, тем более, что бригаденфюрер Пфифрадер… — примирительно начал Ланге.

— К черту это пустословие, Ланге, — взъерепенился вдруг Панцингер. Лицо его посуровело, крылья носа раздулись, взгляд стал тяжелым, глаза буравили Тейдеманиса. — У начальника государственной тайной полиции группенфюрера Мюллера размах работы несравненно больший, но он, мы его подчиненные, вникаем в дела. А вы здесь к этому не приучены. Начальник латышского отдела ограничил свою деятельность Ригой. По какому праву? Назовем тогда отдел рижским, а не латышским. В этом корень неправильного решения по информации Графа. Держать за хвост возможность засылки своего человека в партизанский край и выпустить этот хвост из рук. Вместо того чтобы по уже имевшемуся пропуску пробраться в отряд и снабжать нас оттуда сведениями, достали пропуска из-под дамских подушек и принесли их к себе в кабинеты. Великую работу они закончили! Деятели! Да засуньте эти пропуска каждый в одно место, — обер-фюрер выругался, — и можете ездить в Риге на трамвае и не вытаскивать из карманов и не показывать — на трамвае они лишние. Зачем вы вместо того, чтобы готовить Графа в отряд, направили его к этой старой дуре Липперт?

Тейдеманис обрел дар речи и заикаясь стал объяснять:

— Она живет рядом с домами, где расположены гостиницы СД и проживают многие наши офицеры, в том числе посещающие ее квартиру. Она высказывала негативное отношение к генералу Власову и его программе по консолидации русских сил под эгидой немцев, ругала режим в Остланде, приютила у себя троих русских солдат, двух сестер и брата, не позволила разлучить их по разным домам призрения. Она снабдила Графа одеждой покойного сына, дала ему карту Латвии, компас, фонарик, когда он завел с ней разговор о том, что хочет убраться из города… К сожалению, пути в партизаны у нее не было. В тоже время она русская, вдова немецкого подданного, все германское ей близко, офицеры наслаждались у нее немецкими обычаями, — невразумительно оправдывался Тейдеманис.