– Ступайте-ка лучше вы с мистером Клинтоном, – нервно усмехнулась миссис Парк. – Обнаружить кого-то у себя под кроватью – это, по мне, самое страшное.

Пока Клинтон с мисс Корнелиус обходили дом, остальные сидели в гостиной. Саксон поглядел на часы.

– Половина девятого.

– Примерно в это время и начинается оживление, – заметил Парк. – Чу! Стук уже слышен.

Сомнений не было: раздался приглушенный стук, напоминавший удары молотка по резине, но откуда он шел – от стен или от потолка, мы не могли определить. Его невозможно было спутать с шагами Клинтона и мисс Корнелиус, которые слышались этажом выше. Чуть позже эти двое стали, беседуя, спускаться по лестнице. Затем последовал грохот, и мисс Корнелиус крикнула: «Что это?» Парк с Саксоном выбежали в холл. У подножия лестницы лежала игрушечная деревянная лошадка со сломанной шеей; по словам Клинтона, прежде он видел ее на лестничной площадке перед дверью детской. Вечерняя программа началась.

Она была богата и разнообразна, события следовали сплошной чередой, свидетели ждали их напряженно, чуть ли не с азартом, гадая, что произойдет на сей раз. Саксон и Клинтон, заранее договорившиеся, что будут делать заметки, вовсю строчили. Незадолго до половины десятого наступило затишье.

– В это время они обычно успокаиваются, – с принужденным смешком объявил Парк. – Мейзи, как насчет кофе?

– Вы не будете против, если мы с мистером Клинтоном бегло просмотрим в столовой наши заметки? – спросил Саксон. – Думаю, мы не задержим вас надолго.

Они вышли в соседнюю комнату, и Клинтон с удивлением увидел, что его товарищ поворачивает в замке ключ.

– Ну, что скажешь? – спросил управляющий банком. – Признаюсь, я в замешательстве.

Саксон немного помолчал, а потом раздраженным тоном бросил:

– В недобрый час, Клинтон, ты позвал меня сюда. Мы угодили в дьявольскую заваруху, и нам ничего не остается, как прийти к какому-то решению.

– Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

– Задам прямой вопрос. Подозреваешь ли ты чье-либо участие в том, что мы наблюдали сегодня вечером?

Клинтон выглядел озабоченным и ничего не ответил.

– Парк? – продолжал Саксон. – Ты его подозреваешь?

– Нет, о нет!

– Миссис Парк?

– Нет, конечно же нет!

– Тогда мисс Корнелиус?

– Не думаю. Нет.

– Ты так не думаешь, а вот я думаю. Заметь: три четверти загадок, с которыми я столкнулся, я пока не могу объяснить. К примеру, с какой стати раскачиваться креслу-качалке? Я тщетно искал черную нитку, выискивал даже волос. С другой стороны, что касается куска угля, я почти уверен, что он был брошен рукой мисс Корнелиус. Всего лишь за минуту до этого она стояла возле угольного ящика. Если ты заметил, она постоянно трогала всякие мелочи на столе и на каминной полке. Ее руки не знали покоя; казалось, у нее зуд в пальцах и она постоянно себя сдерживает, чтобы не дать им воли. Я видел своими глазами – и готов в этом поклясться! – как она подбросила перо, которое застряло в потолке. Все это очень подозрительно. Весьма необычно, если не сказать больше, обнаруживать перья на каминной полке. Одно, как видишь, находится в этой комнате, а припасла его здесь, я думаю, мисс Корнелиус в ожидании подходящего момента. В том случае, о котором я говорю, она, держа перо за спиной, ловко подбросила его большим пальцем. Думаю, что, немного попрактиковавшись, я и сам научился бы это делать.

Саксон взял с каминной полки перо и воспроизвел описанное выше движение.

– Вот! – торжествующе воскликнул он. – Я говорил тебе, что это легко. Перо воткнулось в диванную подушку вместо потолка, куда я целился, но ты должен признать, что руку я держал за спиной всего лишь долю секунды. Почему ты выказал неуверенность, когда я упомянул имя мисс Корнелиус, в то время как решительно отметал всякие подозрения относительно Парков?

– Действительно, чаще всего предметы летели именно со стороны мисс Корнелиус, – раздумчиво проговорил Клинтон, – причем, как я заметил, раза два она чересчур поспешила о них сообщить. Помнишь ее удивленное «Что это?», вслед за которым все поворачивали туда, куда она указывала? Да, это показалось мне слегка подозрительным, но и только.

– Посмотри на свои записи, – продолжал Саксон. – Сегодня вечером происшествия наблюдались на лестнице, в этой комнате и в гостиной; мы в это время либо сидели все вместе, либо кто-то из нас здесь, а кто-то – в гостиной; но заметь: манифестации, отличные от шума и постукивания, происходили только в присутствии мисс Корнелиус.

– И ты полагаешь…

– Что, скорее всего, причина всех этих явлений одна и та же.

– Тогда, черт возьми, что нам с этим делать?

– Единственное, что мы можем предпринять… – начал Саксон. – Я говорю «мы», но подразумеваю себя, поскольку не понимаю, с какой стати нужно тебя в это втягивать… Единственное – это пойти в соседнюю комнату и высказать им все начистоту. Надо положить конец этой истории. Помимо того, какое напряжение испытывает миссис Парк, нужно принять во внимание детей. Поднимется жуткий скандал, возможно, кое-кому из нас предстоят бессонные ночи, но мы должны взять быка за рога. Пойдем и сделаем дело… Это все равно что ударить пожилую женщину, – добавил Саксон, помолчав. – Боже мой, Клинтон, я страшно жалею, что ты меня сюда позвал!

– И как вы все это объясните? – спросила мисс Корнелиус с улыбкой, когда все собрались в гостиной. – Я очень надеюсь, что вы рассеете все наши страхи.

Саксон взглянул на нее в упор. Он увидел фальшивую челку, морщины и глаза, темные, вызывающие, в которых таилась жестокость.

– Миссис Парк, – начал он, – мне трудно выразить, как я сожалею, и мне крайне неприятно это говорить, но я полагаю, что то, чему мы были свидетелями нынче вечером, прямо связано с мисс Корнелиус. Мисс Корнелиус, может быть, вы будете с нами откровенны? Все, что будет вами сказано, не выйдет за пределы этой комнаты.

Взгляды собравшихся обратились на мисс Корнелиус. Ее лицо сделалось изжелта-бледным, как старинная слоновая кость.

– Мэйзи, – произнесла она, – это возмутительно! Сегодня вечером этот человек дружески со мной беседовал, так по какому праву он вдруг меняет тон и принимается очернять меня в присутствии тех, с кем я близко знакома не первый год? Я понятия не имею, о чем он говорит. Я так же неповинна в обмане и жульничестве, как двое малышей, которые спят наверху.

– Прошу прощения, – вмешался Саксон, – но в интересах справедливости напомню всем, что мы договорились расследовать случившееся, невзирая на личности. Я предупредил, что буду относиться с подозрением к каждому, и таков и был мой принцип.

– Верно, – нехотя