Оливия оставила ее и поднялась в детскую, которая раньше была гардеробной Стюарта и располагалась рядом с их спальней. Теперь, когда у них не было няни и ей приходилось быть наготове круглые сутки, это было удобно. Дэнни, Каро и Элиза крепко спали, как всегда очаровательные, такие разные, но все — благословенные, хоть она и мучилась и до, и во время, и после родов.

Наблюдая за своим потомством, она размышляла: что было — то было, а чего не было — о том и жалеть не стоит. И нечего плакаться. У нее прекрасные дети и отличный муж, любовь и опора в богатстве и бедности. И пусть их назовут глупой сентиментальной парой, но сейчас они любят друг друга больше, чем когда-либо. Каким-то образом все беды последних лет, включая тяжелую болезнь и медленное выздоровление его матери, еще больше сблизили их и укрепили брачный союз.

Она надеялась, что к этим троим скоро присоединится четвертый — скоро, но не сейчас. Это было бы несправедливо по отношению к малышке Элизе, которая пока очень нуждалась в ней…

Стюарт нашел ее склонившейся над детьми — в мерцающем платье и котсволдских драгоценностях.

— Я так и думал, что найду тебя здесь. Хочу тебе еще кое-что сказать. — Он присел на диван.

— Хватит с меня светлых идей, Стюарт! Я тебе когда-нибудь рассказывала, как в старину, где-то около 1868-го, «Лэмпхауз» отверг «Сказку о двух городах»?

— Держу пари, что твой прапрадедушка вошел в историю издательства как упрямый осел.

— В нашем случае «Сказка о трех городах» — это вошедший в поговорку треугольник Лондон, Нью-Йорк и Торонто.

Она села рядом с ним и положила голову ему на плечо. Тихий ангел пролетел между ними. Стюарт погладил шелковистые волосы и вдохнул запах ее парфюма.

— О'кей! Семья — это нескончаемый долг, но именно вокруг нее крутится мир. Моя мать, в знак благодарности Всевышнему за возвращение к жизни, тоже одарила нас своей милостью.

— Пирс дает нам еще миллион? Ну и ну! — сонно сказала Оливия. — Почему бы тебе не снять свою бабочку и не надеть что-нибудь поуютнее, дорогой?..

— Проездной за тридцать тысяч фунтов, милая. Ты и я теперь настоящие Лорд и Леди поместья Мидхэрст!

Оливия подскочила.

— Ты серьезно?

— Вот свидетельство — подлинное и законное!

Оливия начала хохотать, прикрывая рот, чтобы не разбудить спящих ангелочков. А Стюарт сказал:

— Послушай-ка, Оливия, а зачем они нам нужны, все эти люди? Пойдем-ка и ляжем в постельку под своим фамильным балдахином, а?

Он приподнял ей подбородок, взглянул в глаза и смачно поцеловал в пахнувшие шампанским теплые губы, а потом перенес интерес и на другие части ее тела…

Несколько позже Фэй Ратленд и Винни Легран проходили мимо открытой двери спальни, ища ванную. Ратленд приостановилась на пороге.

— Ах, как это мило… посмотри… Винни посмотрела и протянула:

— Замечательно! Пошли скорей, меня сейчас вырвет.

— А самой-то хотелось, чтобы он вместо Олли подобрал тебя, а, Легранчик?

— Ты, силиконовая сиська! Самой небось хотелось, да?

— Иди в…! У кого-нибудь есть фотоаппарат?

— Пошли! Этого делать нельзя.

— Дура, я хочу снять кровать, а не их. С чего это я обливалась слезами, мечтая попасть в список этого парня? Ладно, к черту, пойду поищу шампанское.

— Вот почему я уговаривала его издать тебя в первую очередь — у тебя такой точный подбор слов, Рутти, — ядовито сказала Винни. — А я хочу найти Эши…

— Хорошо, но сначала давай найдем в этом доме уборную.

Они ушли. В мягком свете, идущем из детской, Стюарт открыл один глаз и прошептал на ухо Оливии:

— Бедный Эши!

— Глупые сучки, — пробормотала Оливия, — пьяные в стельку!

— Глаза завидущие, а сами уродливые, как Золушкины срест… стер… сестрицы!

Она хихикнула ему в шею.

— Ты сам пьян!

— Да, но я утром буду трезвый, а они останутся уродинами.

— Не оригинально! — Она подняла голову и поцеловала его подбородок, на котором уже чуть-чуть проступила щетина. — Я теперь совсем проснулась, спасибо этим двоим.

— Я тоже.

— Так пойдем вниз и присоединимся к вечеринке или позавтракаем в постели? Сейчас уже воскресное утро, знаешь ли.

— Выбираю завтрак в постели — только сначала закроем дверь!

Она так и сделала, прежде чем вновь скользнуть к нему в объятия, подобно русалке, погружающейся в глубины подсознательных желаний.

— Мой котсволдский дедушка любил говорить: хорошая любовная история подобна хорошо сотканному ковру. Я счастлива, а ты?

— Я в экстазе, любовь моя!

— Интересно, как низко опускались желания самого лорда Байрона?

— Достаточно низко, барон Стюарт.

— «Барон Стюарт» ласкает мне слух! Знаешь, что?

— Ммм?

— Байрон никогда не был таким любовником, каким себя выставлял. В отличие от меня… — уточнил он, опускаясь вместе с ней на несравненную двуспальную кровать старого генерала. — Обещай мне одну вещь, женщина моей жизни!

— Что тебе обещать, мой глупый, старый, обожаемый муж?

— Пусть ты и домохозяйка, тебе не надо уподобляться Аннабел, с ее цветочками, овощами и деревенским видом. Я хочу, чтобы ты была такой, какая есть, — элегантной, искушенной, разумной, преуспевающей и сексуальной.

— Так она тебе не нравится?

— И никогда не нравилась. — Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы. — Так же как Винни, или Фэй, или кто там еще. Только ты, любовь моя. А что до издательских забав, я привык думать, что в них ничего нет, так — сотрясение воздуха, нечто неосязаемое, не то что держать в руках чек на семнадцать с половиной миллионов. Но теперь я понял, что «издание книг» — это не просто старые слова, это волшебные слова, которые могут быть переведены на другие языки и в другую валюту. И означают они что-то похожее на созидание, да.

Ей было очень приятно узнать, что он не совсем плейбой и многому уже научился за время руководства «Лэмпхаузом».

— Да, волшебные слова, — сказал он, довольный своим открытием, что существуют и другие вещи, кроме зарабатывания денег. — Творческие слова, прекрасные, как живописные картины, как поэтические строки, как музыкальные темы…

— Как кусок пирога, — пробормотала она.

— Нет, к черту пироги! Я раньше тебя понял, что мы заключили не просто брачный контракт, а контракт любовный. А еще я понял, как тяжело ты работала, чтобы удержать «Лэмпхауз» в семье, и как я чуть не испортил все своими дурацкими планами и расчетами. Но ведь была еще и мечта, и теперь она должна стать явью. Мечта — это мы, Оливия.