Но сейчас такая устойчивость была ему на руку. Верные люди Ар'каста не пошли бы против закона ни за какие деньги, с другой стороны, и закон не ожидал, что кто-то попытается на него посягнуть. Одинцов еще раз оглядел сонных стражей и усмехнулся, он чувствовал себя взломщиком, долго подбиравшим отмычку к незапертой двери.

Наклонившись к Р'гади, он прошептал ей на ухо:

— Что расположено за домом? С другой стороны?

Она пожала плечами.

— Конюшни, кладовые, жилища слуг, мастерская, где изготовляют карты… — Внезапно глаза ее расширились, тревожно блеснув в неярком свете Баста: — Там… там харза! Я могла бы и сама догадаться!

— Харза? — переспросил Одинцов. Этим ксамитским словом обозначалась большая яма-ловушка, но он догадывался, что сейчас речь идет не об охоте. Из торопливых объяснений Р'гади он понял, что девушка имела в виду нечто вроде домашней тюрьмы, какая имелась при всех богатых домах. Слуг туда сажали редко, в основном используя ее для укрощения строптивых жен, которых у каждого благородного ксамита было не меньше дюжины. Если Ар'каста действительно заперли там в компании сварливых наложниц первого советника, завидовать ему не приходилось.

— Хорошо, мне все ясно. — Он кивнул и похлопал девушку по плечу. — Отведи лошадей поближе к дороге и жди меня там. Мне надо взглянуть на эту харзу. Что бы ни случилось, стой на месте и не вмешивайся. Запомни: кони — наше спасение.

Он сунул ей в руку повод своей лошадки и, не оглядываясь, скользнул в тень, под раскидистые кроны деревьев. Видно, этот сад или рощу тщательно прибирали: на земле не было ни сучков, ни листьев, ни опавших плодов, только невысокая мягкая трава, позволявшая двигаться абсолютно бесшумно. Одинцов обогнул здание. Как и говорила Р'гади, за ним находился двор, окруженный рядами темных молчаливых построек. Только у одной двери горел факел, и рядом с ним маячила фигура в шлеме.

Этот часовой не спал. С другой стороны, было незаметно, чтобы он слишком бдительно нес охрану, — он топтался на освещенном пятачке, иногда для порядка бросая взгляд на амбары и деревья. Скорчившись, Одинцов застыл под кустом, рассматривая стража и вспоминая воинов Р'гади, с которыми встретился в далекой южной степи. Те оказались настоящими бойцами, умевшими драться до последнего — то есть до смерти, а на что способен этот рослый молодец у тюремных дверей? Убить его проблем не составляло, но Одинцов нуждался в информации.

До рассвета было не больше часа, и он понял, что надо поспешить. Во всех странах, во всех мирах караул меняют с солнечным восходом, и к этому времени им лучше очутиться у скал или хотя бы на полпути к ним. Хорошо еще, что Ар'каста держат в домашней тюрьме, а не в казематах ад'серита, за прочными стенами и высокими башнями! Тогда пришлось бы вербовать наемников среди портового сброда и устраивать настоящую резню… Одинцов привстал и, выждав, когда темное облачко заслонит лунный диск, гигантскими скачками ринулся к двери харзы.

Страж не успел ни вскрикнуть, ни выставить копье. Он только заметил огромную тень, надвигавшуюся стремительно и бесшумно, страшную, как ночной дьюв, — в следующий миг на его шею обрушился сильный удар, воин захрипел и покачнулся. Обхватив ксамита за плечи, Одинцов опустил его на землю, освободив от оружия. Кушак у пленника оказался длинный и прочный, он быстро связал часового и оттащил за угол.

Этому парню едва ли стукнуло восемнадцать. Кожа смуглого безбородого лица казалась нежной, как у девушки, выбившиеся из-под шлема волосы были мягкими, словно шелк. Но выглядел он крепким бойцом, таким же рослым и мускулистым, как те ксамиты, которых набирали в фалангу. Одинцов вспомнил ряды трупов в бронзовых шлемах, мертвых воинов, упорно сжимавших в руках свои длинные копья, и щека его дернулась. У половины из них во лбу торчали хайритские стрелы, а остальные были располосованы страшными ударами челей. Этот юноша тоже мог оказаться там, среди холмов…

Парень зашевелился, закашлял, и широкая ладонь тут же легла на его губы. Одинцов наклонился к самому уху пленника и негромко спросил:

— Жить хочешь?

Тот смотрел непонимающими глазами, потом вдруг прохрипел:

— Кх-то? Кх-то ты?

Вполне естественный вопрос, решил Одинцов, и представился:

— Дьюв. Чувствуешь, какая у меня холодная кожа? — Он приложил к щеке парня лезвие кинжала, и тот затрясся в непритворном ужасе.

— Д-дьюв… — Глаза у него закатились. — З-за м-мной?

— За изменником Ар'кастом. Ты мне не нужен, если будешь лежать тихо.

— Хр… хр-ро-шо… я н-не… н-не…

— Ты не против, я полагаю? Вот и отлично. Где ключи?

Пленник, видно, находился в таком состоянии, что этот приказ дьюва его не удивил, он только выдавил, глотая кровавую слюну:

— Т-там з-за-сов…

Одинцов глядел на него, задумчиво похлопывая по ладони клинком старого Асруда. Одно движение — и нить жизни будет пресечена, душа этого парня улетит в чертоги Айдена, царившего в южных пределах. Умчится в небо, как дым от погребального костра Найлы! Ей перебили спину, и она страшно мучилась перед смертью, он же отнимет жизнь у человека одним ударом. Одним-единственным!

«Режь!» — рявкнул Грим, безжалостный Ветер битвы. «Пощади», — шепнул сердобольный Майр. «Подумай и взвесь», — сказал хитроумный Шараст.

Он подумал и взвесил — недолго, секунд тридцать. Парень видел его, первый ужас пройдет, и он догадается, что дьюв всего лишь ловкий похититель. Значит, неминуема погоня… С другой стороны, она и так начнется, когда сменят караул… Одинцов поднял лицо к небу, прикидывая время, оттуда на него смотрели звезды, а за ними светлым облачком маячила головка Найлы. Она молчала, но взгляд ее был красноречивей слов.

— Живи, черт с тобой, — пробормотал Одинцов, шаря за пазухой. Осторожно — чтобы не зазвенели! — он вытряхнул монеты на землю и сунул кожаный кляп в рот пленнику. Потом поднялся, подошел к двери, взял факел и отодвинул засов.

Там были ступени, а за ними, ниже уровня земли, начинался коридор. Здесь тоже были двери с бронзовыми засовами, и он принялся открывать их одну за другой, заглядывая в сырые холодные камеры. Пламя озаряло темные стены из массивных каменных блоков, низкие топчаны с ворохами какого-то тряпья, бадьи по углам, от которых тянуло застарелой вонью, и сороконожек длиной в ладонь, торопливо прятавшихся от света. Отца Р'гади он обнаружил в пятом отделении этого подвала. Похоже, южанин был без сознания — и, что хуже всего, ступни и ноги Ар'каста почернели и чудовищно распухли. Ожоги, определил Одинцов, — каленые железные прутья, щипцы или что-то в этом роде. Наверное, пара дней работы для медиков Ратона, но до Ратона нужно еще добраться! Он засомневался, сможет ли Ар'каст усидеть на коне.

В потайном кармашке его пояса были спрятаны два мягких патрончика с каким-то бальзамом Азасты Риэг. Одинцов свинтил крышку с одного, поднес к ноздрям распростертого на топчане человека и сильно надавил. Секунда, другая, третья… Веки Ар'каста затрепетали, потом он прошептал: