Вдруг группа хунну прорвалась сквозь наши ряды к реявшему на вершине косогора знамени. Я сам возглавил контратаку. Часть наглецов мы перебили, другие ускакали вспять. Однако появление хунну в нашем тылу было тревожным симптомом: значит, наша оборона уже трещит по швам. Нужны самые срочные меры!

— Всегдр! — обернулся я к ждавшему моей команды верхом на коне мальчишке. — Поднимай в воздух Горыныча и атакуйте врага сверху! Жгите всех, кого увидите!

Два раза повторять Всегдру было не надо. Спустя мгновение он уже во весь опор мчался к лесу, где было припрятано наше “ноу хау”.

А ко мне уже прорвался очередной отряд врагов. Без раздумий я выхватил из ножен Кладенец и, посылая пятками коня, бросился в атаку. Следом за мной кинулись в бой и все бывшие рядом воины.

Вот когда я впервые по-настоящему оценил, что такое Священный Меч! Кладенец сверкал над моей головой, разя врага во все стороны, почти без всякой помощи с моей стороны. Меч рубил и поражал врагов с такой сумасшедшей быстротой, что никто не мог ничего ему противопоставить. Головы летели с плеч одна за другой без остановки. А затем я почувствовал, как опять воспылал на моей груди прадедовский крест. Что ж, я тоже не посрамлю своего рода и, если будет надо, лягу костьми за землю пращуров! Я дрался с таким остервенением, что враги начали разбегаться. Наверное, и на самом деле со стороны я выглядел достаточно жутко: с горящим нательным крестом на полосатом тельнике, со сверкающим искрами мечом над головой. Поняв, что в рукопашном бою меня не одолеть, хунну пытались достать меня стрелами. Но и тут мой Кладенец оказался на высоте! Он с такой непостижимой быстротой кружил над моей головой, что успевал не только разить врагов, но и отражать летящие в меня стрелы.

Итак, хунну опрокинуть нас не смогли. Они завязли в бесчисленных мелких стычках и поединках, потеряв скорость и силу напора. И хотя враг все равно постепенно теснил и напирал, главное пока было сделано. Наступал момент нашей контратаки. Теперь слово было за Вакулой, сумеет ли он уловить переломный момент сражения, сможет ли разглядеть, что наступил его черед вступления в битву? Посылать гонца было уже поздно. Он бы просто не успел доскакать. Теперь все зависело лишь от расчета Вакулы.

Увидев выносящихся из лесу всадников, я едва не закричал от радости. Вакула как нельзя кстати вводил в бой свой засадный полк.

— Вар! Вар! Ва-а-ар! — кричали с надрывом его воины, высоко вздымая над головами мечи.

Богатыри Вакулы внезапно врезались в тылы хунну с таким неистовством, что буквально прорубали себе просеки среди тесно сгрудившейся человеческой массы. Неприятель подался было в сторону. Хунну разворачивали коней, чтобы сражаться на два фронта: против нас и против ударившего в спину запасного полка Вакулы. И вот тогда на них обрушился с воздуха Змей Горыныч. С Всегдром на спине, он свалился вниз в столь крутом пике, которого от его огромного и неуклюжего тела я уж никак не ожидал. Горыныч оказался настоящим воздушным бойцом, показал во всей красе, на что он способен. Три тугие струи огня в одно мгновение обрушились на неприятельскую конницу, сжигая заживо людей и лошадей. Это было даже не избиение, это было испепеление! Полыхающие живыми кострами всадники, обезумев, метались по полю, пока не падали под копыта своих и чужих лошадей. Над полем стоял сплошной дым, и тошнотворно пахло горелым мясом. Всегдр, зорко оглядывая поле брани с высоты птичьего полета, не давал Змею в азарте жечь всех подряд и четко отличал своих от чужих.

Видя успех Горыныча, прибавили темпа и наши. Теперь мы врубались в ряды противника уже без всякого опасения за исход боя, ибо верили, что перевес на нашей стороне. И вот тогда из облаков над полем боя вывалился еще один летучий ящер: двенадцатиголовый! Такого поворота событий я уж никак не мог предвидеть! В ответ на нашу огненосную авиацию противник бросил свою. Вот тебе и заря человечества!

Двенадцатиголовый сразу же атаковал нашего Горыныча, между ними завязался ожесточенный воздушный бой. Вскоре противники скрылись из вида в облаках.

Некоторое время оттуда иногда еще вырывались снопы пламени, но затем исчезли и они.

А взаимное истребление на земле меж тем продолжалось. Хунну, впрочем, так и не смогли опомниться от урона, нанесенного им нашей авиацией. По-прежнему несли они огромные потери от перемалывающих их фланг бойцов Вакулы. Да и мы не отставали, из последних сил наваливались с фронта.

Еще час ожесточенной рубки, и, избиваемые с двух сторон, степняки повернули вспять. А мы мчались за ними по пятам и рубили, рубили, рубили без устали. Мой Кладенец буквально рвался из рук, укладывая наземь одного врага за другим.

— Шайтан! Шайтан! — кричали хунну при виде меня и разлетались, как угорелые, во все стороны.

Не знаю уж, что на них действовало, скорее всего, ужас в их темных душах все же сеял сверкающий Кладенец.

К полудню мы торжествовали на всех участках сражения. Бой был закончен, превратившись в отдельные локальные схватки по всему полю, а потом и в преследование с избиением. Но и уйти хунну от нас было нелегко. На усталых конях, в тяжелых доспехах они становились легкой добычей для наших вошедших в азарт погони воинов. Когда мы догнали врага до дальней кромки поля, я придержал своего дрожащего от возбуждения коня. Развернув его, медленно поехал обратно.

Дело было, в общем-то, сделано. Я не новичок в военном деле. Прошел в своей жизни не одну войну, повидал кое-что и во время нашего рейда по земле нечисти, но вид поля недавней брани с тысячами и тысячами мертвых и умирающих был для меня по-настоящему ужасным. Я ехал по полю брани. Вот груды еще тлеющих трупов, их много, сотни и сотни — это поработал наш воздушный огненосец Горыныч. Вот вереницы поверженных хунну — здесь прошел ударный полк Вакулы. А вот недавние враги лежат уже целыми валами — тут сражались те, кто принял удар хунну в лицо. Поле стонало и кричало.

Воеводе лекарского обоза я приказал подбирать и лечить всех раненых, как своих, так и врагов, чем вызвал его крайнее удивление. Старый вояка был твердо убежден, что лечить надо своих, а врагов из милосердия добивать. И хотя, я думаю, он от своего убеждения не отказался, ослушаться меня все же не посмел. Поднявшись на косогор, я надел на себя кольчугу. Взглянул на Кладенец. Он был весь залит уже спекшейся кровью и слабо мерцал. Крест на груди потух, едва я вырвался из боя. Большинство воинов возвращалось к своим полкам, ориентируясь по знаменам. Преследование продолжали теперь лишь воины Вакулы.

Подъехал Вышата. Он был ранен в руку, которая висела на перевязи. Несмотря на это, воевода был доволен и улыбался:

— Никак не ожидал, честно говоря, что сможем устоять против такой рати! Да и потери у нас не такие уж огромные! Зато врагов набили, что куропаток!

— Будем считать, что боевое крещение мы приняли! — ответил ему я.

Ближе к вечеру подоспела еще тысяча воинов из полков, ушедших ранее к югу и не успевших нагнать нас на марше. Они сменили лошадей и сразу же устремились вдогон за убегающим врагом. Оставшиеся же на поле приступили к погребению павших и дележу добычи. Тут уж я ничего не мог поделать, ибо таков закон всех войн и пытаться что-то изменить было бы бессмысленно. Объезжая поле боя, я с внутренним содроганием смотрел на тела погибших, рассеченных и иссеченных мечами и копьями.