черноризцы, и появлялись монастыри. Ярослав очень любил церковные уставы священников, а в особенности монахов и прилежал книгам, часто читал днем и ночью; собрал много писцов и перелагал книги с греческого языка на славянский, и таким образом написано было много книг и собрано верным на поучение. Так один человек вспашет землю, другой засеет, а прочие жнут и питаются обильно — так было и с Ярославом: отец его Владимир вспахал землю и умягчил — просветил крещением; Ярослав засеял книжными словами сердца верных людей, а мы пожинаем, приемля книжное ученье». В другой летописи говорится, что Ярослав, приехав в Новгород, собрал среди детей старост и священников триста человек и велел их учить книгам. Так, вероятно, он делал и по всем большим городам. К княжению Ярослава относят также и сборник древнейших русских законов «Русская Правда». Но на самом деле сборник этот составлялся позднее, в разное время и различными людьми. При Ярославе составлена только, тоже неизвестным лицом, первая часть этого сборника, в котором ограничивается право личной мести за смерть родственников и устанавливается денежный штраф за убийство и увечье.

Когда ушли печенеги, южные границы Киевского княжества можно было считать некоторое время безопасными от вражеских нашествий.

Ярослав обратил тогда внимание на западные границы со стороны Польши. Польша сложилась в это время в могучее государство и стремилась расширить свои границы захватом русских городов. Еще во время войны Владимира со Святополком союзник последнего польский король Болеслав Храбрый захватил некоторые пограничные русские города. Помирившись с Мстиславом, Ярослав вместе с ним принялся за возвращение утраченных земель. Обстоятельства благоприятствовали русским князьям. После смерти Болеслава в Польше загорелась междоусобная война, во время которой Ярослав не только успел вернуть русские города, но еще и пограбить польские земли и набрать пленников. В это время население Польши восстало против христианства и изгоняло духовенство и князей. Только при внуке Болеслава, Казимире, наступило успокоение. Казимир обращался за помощью к европейским государям и к Ярославу. Ярослав помог ему и выдал потом за него свою дочь. Он был тогда не только в союзных, но и в родственных отношениях со многими европейскими государями, охотно роднившимися с могучим русским князем. Войско Ярослава постоянно подкреплялось помощью варяжских викингов. Сам он был женат на дочери шведского короля Ингигерде, а норвежский королевич Гаральд Смелый женился на его дочери Елизавете. С Византией шла по-прежнему оживленная торговля, но в 1040 году загорелась война по обычному поводу — убийству русского купца. Ярослав вспомнил времена Олега и захотел добиться посредством военного похода больших выгод и большей свободы в торговле. Но греки пустили в ход свой знаменитый «греческий огонь», которым погубили в былые времена полки Игоря. Сын Ярослава, Владимир, был разбит и вернулся с большими потерями. Это был последний русский поход на Византию, после чего возобновились дружеские отношения, сохранившиеся навсегда. Любимый сын Ярослава, Всеволод, был женат на греческой царевне. В то время как холм Кие, нынешний Старый Город, украшался великолепными храмами в византийском вкусе, в окрестностях Киева начали появляться монастыри тоже наподобие греческих. Шумная, суетливая жизнь в городе, с грубыми развлечениями, с преклонением перед физической силой или материальными успехами, не могла удовлетворить людей, проникнувшихся христианским учением. Живопись на стенах Софийского храма отразила это несоответствие между грубой земной жизнью и строгими возвышенными требованиями христианской религии. Суровые, как будто бесплотные, лица святых поражали страхом молящегося христианина. Он проникался благоговением перед величием Бога и неземной чистотой и кротостью Богоматери. Он повергался перед алтарем, сияющим золотом в блеске зажженных свечей. Церковное пение и клубы ладана уносили его куда-то в неведомую страну, где находился недоступный пониманию, таинственный Бог, жестоко карающий за все, что прежде считалось не только дозволенным, но даже доблестным. Но стоило тому же молящемуся выйти из центра храма и направиться к боковым лестницам, ведущим на хоры, как он снова переносился на землю, к знакомой и близкой сердцу жизни. Снова присутствовал он на княжеских пирах, участвовал в боярских и княжеских развлечениях, снова охватывался суетой и соблазнами мирской жизни. Низкие своды и стены лестниц храма были сплошь расписаны пестрыми изображениями, местами сохранившими до сих пор живые, яркие краски. Наивные фигуры гусляров, гудочников, плясунов, охотников проходят перед глазами в причудливых и забавных сценах.

«Монашествующие в каждом граде и стране да соблюдают безмолвие, да прилежат токмо посту и молитве, безотлучно пребывая в тех местах, в которых отрекались от мира». Так гласит правило о монашествующих, выработанное одним из вселенских соборов. Уже при Ярославе появились монастыри в самом городе, но монахи их не были настоящими подвижниками, их жизнь была слишком тесно связана с жизнью мирских людей. И вот, как этих мирских людей по-прежнему привлекала Греция, как место выгодной службы в императорских полках или выгодной торговли, так привлекала она строгими монастырями людей, стремящихся к молитве и благочестивой жизни. Так пришел на Афон один из русских христиан, Ангипа, и постригся там под именем Антония. Но русским инокам в те времена нельзя было отдаваться только молитве в одиночестве, их обязанностью было учить и наставлять своих новообращенных братьев на родине. На эту обязанность указал Антонию игумен греческого монастыря, посылая его обратно на Русь. В киевских монастырях Антоний не нашел жизни, к какой привык на Афоне. Он поселился в пещере среди леса, вырытой первым русским митрополитом Иларионом, когда он был еще священником в селе Берестове, любимом местопребывании князя Владимира. Иларион удалялся в пещеру для поста и молитвы, Антоний поселился в ней навсегда. Скоро к нему пришел из города священник Никон, а затем и еще один житель Приднепровья, жаждущий иночества и молитвы. Последний был сын богатых родителей, с детства обучавшийся грамоте и пристрастившийся к священным книгам. Веря в истинность христианского учения, он старался проводить его в жизнь. Все свое время он посвящал молитве в церкви или работе вместе с рабами и домашними слугами. Мать его горячо протестовала против такой жизни, так как не могла понять его стремлений. Особенно сильно возмутилась она, когда сын взялся печь просфоры в церкви, в которой некому было это делать. Она считала постыдным такое занятие для богатого молодого человека, который мог быть купцом, воином, одним словом, мог сделать карьеру, говоря нашим современным языком. Она бранила его, попрекала, даже била и запирала, так что, в конце концов, заставила уйти в другой город. Вернув его домой силой, она с яростью изорвала вериги, которые случайно увидала на нем. Проникнувшись евангельскими словами: «иже любит отца или