— Если все будет хорошо, — медленно начала она, водя пальцем по столу в комнате, где они собрались на следующее утро, — я бы хотела, чтобы со мной пошли только несколько человек. Со Стефаном плохо обращаются, а ему не нравится плохо выглядеть. Я не хочу унижать его.

На лицах присутствующих появился румянец. Возможно, они покраснели от негодования, а потом от чувства вины. Понять было трудно — выходящие на запад окна были приоткрыты, и все заливал утренний красный свет. Только одно было ясно: каждый хотел идти.

— Поэтому я надеюсь, — Елена посмотрела в глаза Мередит и Бонни, — что ни один из вас не обидится, если не пойдет со мной.

Они обе поняли, что не пойдут, — Елена прочитала это на их лицах. Большинство ее планов зависело от реакции лучших подруг.

Мередит ответила благородно:

— Елена, ты прошла через ад — в буквальном смысле, — чтобы спасти Стефана, и чуть не умерла. Ты возьмешь с собой тех, кто принесет больше пользы.

— Мы понимаем, что это не соревнование в популярности, — Бонни старалась не плакать. Она по-настоящему хочет пойти, подумала Елена, но она все понимает. — Перед девушкой Стефану может стать совсем неловко, — Бонни даже не добавила «хотя мы никогда не сделаем ничего, что может смутить его», и Елена обняла ее, чувствуя под руками маленькое, как у птички, тело. Потом она повернулась и почувствовала теплые, тонкие и сильные руки Мередит. Напряжение ушло.

— Спасибо, — она вытирала слезы. — Вы правы, я думаю, ему сложнее будет предстать перед девушками. Еще трудно будет с теми, кого он хорошо знает и любит. Поэтому я хочу, чтобы со мной пошли Сейдж, Дамон и доктор Меггар.

Лакшми вскочила и спросила с таким интересом, как будто ее тоже выбрали:

— В какой он тюрьме?

— В Ши но Ши, — ответил Дамой.

Глаза Лакшми округлились. Мгновение она смотрела на Дамона, а затем выскочила за дверь, откуда и долетел ее дрожащий голос:

— Мне нужно кое-что сделать, хозяин!

Елена посмотрела на Дамона:

— И что это было? — Ее голос способен был заморозить лаву на тридцать метров в глубину.

— Не знаю. Правда не знаю. Шиничи показал мне иероглифы и сказал, что они произносятся — как «Ши но Ши» и означают «Смерть Смерти», то есть снятие проклятия с вампира.

Сейдж закашлялся:

— Мой доверчивый друг. Мои cher idiot. Ты поверил ему, никого больше не спросив.

— Вообще-то спросив. Я нашел в библиотеке японку средних лет, написал эти слова английскими буквами и спросил, значит ли это «Смерть Смерти». Она ответила, что да.

— Ты повернулся и вышел, — сказал Сейдж.

— Откуда ты знаешь? — Дамон начал сердиться.

— Потому что, mon cher, эти слова могут значить многое. Все зависит от иероглифов, которые ты ей не показал.

— У меня их не было! Шиничи написал их в воздухе красным дымом, — он добавил с какой-то сердитой тоской. — Ну и что еще они означают?

— Они могут означать и то, что ты сказал. А еще они могут значить «Новая Смерть». Или «Истинная Смерть». Или даже «Бога Смерти». Учитывая то, как со Стефаном там обращаются…

Если бы взгляды были кольями, Дамон уже погиб бы — столько жестких обвиняющих взглядов было устремлено на него. Он повернулся, как загнанный волк, и обнажил зубы в улыбке.

— В любом случае, я не думал, что это что-то очень приятное. Я просто решил, что это поможет Стефану избавиться от вампирского проклятия.

— В любом случае… — повторила Елена. Потом сказала: — Сейдж, если узнаешь, впустят ли нас туда, я буду чрезвычайно признательна.

— Считайте, что все уже сделано, мадам. И — давайте посмотрим — я хочу, чтобы все оделись по-другому. Если все согласны, я поговорю с леди Ульмой.

Спиной она чувствовала растерянные взгляды Бонни и Мередит. Леди Ульма была бледна, но ее глаза сияли. Альбом для набросков лежал открытый — хороший знак.

Леди Ульма поняла все с нескольких слов и одного взгляда и сказала твердо:

— На все понадобится час-два. Нужно просто обратиться к правильным людям. Обещаю.

Елена осторожно сжала ее запястье.

— Спасибо вам. Вы просто волшебница!

— Значит, я буду кающимся грешником, — Дамон встретил ее прямо за дверью комнаты леди Ульмы. Наверное, он подслушивал.

— Нет, я об этом даже не думала. Просто решила, что из-за рабской одежды на тебе и остальных Стефан будет меньше стесняться. Почему ты считаешь, что я хочу наказать тебя?

— А это не так?

— Ты здесь, чтобы помочь мне спасли Стефана. Ты прошел через… — Елена остановилась и принялась искать чистый носовой платок. Дамон протянул ей свой, черного шелка.

— Ладно. Не будем вдаваться в подробности. Извини. Я думаю о том, что сказать, а затем я просто говорю, независимо от того, насколько вероятным мне это кажется, и независимо от собеседника.

— Ты никогда не слышал внутренний голос, говорящий, что люди могут быть хорошими, и что они необязательно хотят тебя обидеть? — задумчиво спросила Елена, размышляя над вопросом, насколько крепко скован сейчас цепями маленький мальчик.

— Не знаю. Может быть. Иногда. Но поскольку этот голос чаще всего ошибается в этом худшем из миров, почему я должен обращать на него внимание?

— Мне хочется, чтобы ты иногда хотя бы пытался, — прошептала Елена. — Тогда мне проще было бы спорить с тобой.

«Мне и так все нравится», — мысленно сказал Дамон, и Елена вдруг поняла — опять?! — что они сплелись в объятиях.

На ней был утренний наряд: длинная ночная рубашка и такой же пеньюар — бледный, отливающий перламутром голубой шелк, казавшийся фиолетовым в лучах никогда не садящегося солнца.

«Мне… это тоже нравится», — Елена чувствовала, что Дамона всего трясет. Дрожь сотрясала даже ту бесконечную бездну, которую можно увидеть, заглянув в его глаза.

«Я просто пытаюсь быть честной, — добавила она, почти испугавшись его реакции. — Я не могу ожидать от других честности, если сама не буду такой».

«Не надо быть честной! Лучше ненавидь меня. Презирай», — умолял Дамой, одновременно гладя ее руки и два слоя шелка, преграждавшие путь к коже.

— Почему?

«Потому что мне нельзя верить. Я одинокий волк, а ты — чистая душа, белоснежный новорожденный агнец. Не позволяй мне ранить тебя».

— Почему ты должен ранить меня?

«Потому что я могу… нет, я не хочу кусать тебя… я только хочу поцеловать тебя», — Дамон был откровенен. Он поцеловал ее, почувствовал, когда колени у нее подкосились, и подхватил ее, пока она не упала.

«Дамон, Дамон… — Ей было очень хорошо, потому что она доставляла ему удовольствие. Но вдруг она поняла. — Дамон! Пожалуйста, отпусти меня… Я должна идти на примерку».