К августу 1993 года Россия вывела свои войска из Литвы, а из Эстонии и Латвии – к августу 1994 года. Это рассматривалось националистами как унижение. Важна была скорость. Там, где российские войска задерживались дольше и где народная ностальгия и империалистические устремления росли, они, как иногда казалось, порождали нестабильность. Так было и в Грузии, и в Молдове. Но к тому времени, когда националистический реваншизм достиг своего пика в конце 1990-х годов, войска уже были выведены из стран Балтии, Украины и Казахстана и возможность для нарушения спокойствия была, соответственно, меньше.

Если бы в Кремле был такой лидер, как сербский Слободан Милошевич, партизанская война, которая разразилась в Молдове, могла бы стать правилом, а не исключением. Противостояние Крыма могло бы легко обостриться, втянув российские войска Черноморского флота. Сам факт того, что некоторые корабли флота были вооружены ядерным оружием, вызывали еще большую тревогу. Более воинственный российский лидер мог также занять позицию в Прибалтике, отказываясь выводить российские войска и присоединять пограничные территории. Осторожные политические стратегии украинского президента Кравчука и лидера Казахстана Назарбаева принесли свою пользу. Отвергая требования Крыма и убрав его сепаратистского президента, Киев предоставил полуострову особый экономический статус, а также налоговые льготы и несоразмерные субсидии из центрального бюджета в начале 1990-х годов. Сепаратистские страсти улеглись. Назарбаев был достаточно осторожен, чтобы не оттолкнуть большие русские общины на севере своей республики. Он поощрял использование русского языка, заверял, что российские школы останутся открытыми, и автоматически продлевал казахское гражданство всем жителям России.

Роль Ельцина в сохранении мира между Россией и ее соседями – одно из его наиболее недооцененных достижений. Она контрастирует с его кровопролитными промахами в Чечне. Разочаровавшись в том, что Содружество оказалось гораздо слабее, чем он надеялся, Ельцин все-таки признал пределы того, чего Россия могла бы добиться через угрозу применения военной силы, а вместо этого сосредоточился на недопущении скатывания к непредсказуемым конфликтам. Ельцин попытался построить институты, которые бы управляли распадом, и не допустить расширения границ России. Его осуждали и всегда будут осуждать российские националисты.

Ельцин был, безусловно, искренним, когда написал после ухода с должности, что он всегда надеялся и ожидал, что республики воссоединятся. Мирное разделение на составные части, по его мнению, было необходимым первым шагом на пути к воссоединению.

Больше всего на свете я глубоко убежден, что в один прекрасный день у нас будет общая финансовая система, общие администрации правоохранительных органов, общие международные приоритеты и, возможно, даже общий парламент. Эти перспективы могут испугать некоторых людей сегодня, но наша интеграция неизбежна. Именно поэтому мы, русские, не должны отпугнуть наших соседей. Мы не должны нарушать связи, которые установили.

Придут ли бывшие советские республики на каком-нибудь этапе к такой конфедерации или нет, но Ельцин был прав: любые попытки запугивания отдалили бы их друг от друга. Когда в 2004 году его преемник попытался слишком грубо повлиять на президентские выборы на Украине, это лишь укрепило антироссийские силы. Незадолго до ухода со своего поста Ельцин подписал договор с белорусским лидером Александром Лукашенко об объединении двух государств – первое конкретное движение в сторону воссоединения. Желание Лукашенко возглавить объединенную великую Россию шло вразрез с намерением лидеров России, которые не допустят, чтобы это когда-нибудь произошло. Если начинается прилив, он прибывает медленно.

Кризис – слишком мягкое слово, которым можно описать экономику, доставшуюся Ельцину в 1991 году вместе с президентством. Промышленный сектор был очень большим, безнадежно неэффективным, экологически опасным, отягощенным перебоями в снабжении и лишенным активов из-за назначенных государством управляющих. Товары народного потребления и сферы услуг были весьма слабыми. Поток рублей, напечатанных при правительстве Горбачёва, способствовал обесцениванию потребительских сбережений, цены были готовы в любую минуту подскочить вверх. Государство считалось банкротом. Внешний долг достиг 97 миллиардов долларов, западные банки погашали кредиты, а валютных резервов было достаточно для финансирования импорта меньше чем на два часа. Были длинные очереди даже за хлебом, экономисты опасались массового голода в течение нескольких месяцев. Торговля с другими советскими республиками рухнула. Официальные меры выхода из сложившейся ситуации были рискованными.

Могла ли какая-нибудь программа реформ решить все эти проблемы одновременно, быстро и безболезненно? Очевидно, нет. Какие реформы были необходимы? Какие были самыми насущными?

В первую очередь нужно было предотвратить массовый голод. Основная проблема заключалась не в отсутствии продовольствия. Загвоздка была в другом: производители не поставляли продовольствие ни на государственные склады, ни на рынки. Так как магазины пустовали и покупать было ничего, деньги для фермеров оказались бесполезны. А поскольку инфляция стала выбиваться из-под контроля, они надеялись, что цены позднее повысятся. Было возможно только два варианта. Если бы Ельцин чувствовал себя в безопасности, имея поддержку в армии, он мог бы постараться превзойти Сталина и послать войска, чтобы потребовать зерно силой. Запрети он это, единственным способом мотивировать производителей на поставку товаров оставалась установка свободных цен и устранения барьеров на пути торговли.

На самом деле у правительства не было иного выбора. Цены уже сами по себе стали свободными. Для обеспечения системы искусственного ценообразования, установленного на разных уровнях и приносящего убытки многим продавцам, был необходим аппарат принуждения. Старое советское государство могло рассчитывать на дисциплинированную правящую партию, опиравшуюся на надежные силы милиции и службы безопасности. К концу 1991 года эта машина разваливалась. Государственные предприятия поднимали цены, не обращая внимания на плановиков. Еще до того, как либеральный указ Ельцина вступил в силу, индекс потребительских цен подскочил на 9 % в ноябре и на 12 % в декабре. Власти, сглаживая переход, могли только узаконить этот стихийный процесс.

Учитывая унаследованный излишек из нерастраченных рублей, цены, став свободными, должны были подскочить вверх. Но насколько выше, трудно было догадаться, так как продавцы могли перегибать палку, запрашивая сначала слишком много, а затем, когда у них абсолютно не было покупателей, снижая цену. Волна инфляции, таким образом, стала неизбежной – эдакий прощальный подарок от коммунистов. Но никакое восстановление не начнется, пока рост цен не пойдет на убыль. Международный опыт показывает, что когда инфляция превышает 40 или 50 % в год, ВВП почти не растет. Инвестирование прекращается, потому что, учитывая неопределенность, сопровождающую быстрый рост цен, инвесторы не могут сказать, какие проекты окажутся прибыльными.

Для снижения инфляции власти должны были контролировать рост денежной массы. Это в свою очередь потребовало бы сокращения бюджетного дефицита до уровня, который можно было бы покрыть за счет заимствований. Если бы правительство не смогло профинансировать свой дефицит за счет займов или резервов, то его единственный вариант – напечатать больше денег, подталкивая тем самым цены к повышению. Чтобы сбалансировать бюджет, властям пришлось бы сокращать расходы и создавать современную налоговую систему для сбора доходов.