Я притянул к себе Настю, обнял и погладил по спине.

— Ладно, я подумаю. Ложись спать, утро вечера мудренее.

Мы постояли еще немного обнявшись, потом я подтолкнул девушку к тахте. Чума уже лежал на диване, повернувшись к стене, и делал вид, будто засыпает. Стены комнаты давили на меня, я испытывал острую необходимость выйти на свежий воздух. Бросив укладывающейся на тахте Насте:

— Я скоро вернусь, — отклеился от стены и направился к выходу.

На веранде было темно. "Так и не купил лампочку, — посетовал я. — Не споткнуться бы…" — и только я подумал о проклятой половице, как зацепился об нее ногой. Я когда-нибудь сверну себе на веранде шею.

Я спустился по ступенькам крыльца и, предаваясь размышлениям, стал прохаживаться по двору. Затем подошел к калитке и запрокинул голову. Надо мной простиралось черное небо, усеянное мириадами ярких звезд. Воздух был чистым, с озера дул легкий свежий ветерок. "Доведется ли мне еще когда-нибудь побывать в этих местах?" — почему-то с грустью подумал я, и тут услышал приближающийся звук мотора. Я выглянул на улицу и почувствовал слабость в ногах. По дороге со стороны противоположной озеру с потушенными фарами ехал черный джип, а за ним белый "Мерседес". Выследили! Я отпрянул от калитки и побежал в домик.

— Быстро! Быстро! — заорал я с порога. — Люди императора! Сматываемся отсюда!

С широко открытыми от ужаса глазами Настя и Чума повскакали со своих мест, подхватили обувь и рванулись к двери. Едва мы выскочили во двор, как у калитки остановился джип и захлопали дверцы.

— Бежим! — шепнул я Насте, схватил ее за руку и потащил за угол веранды.

Мы обогнули дом, прижимаясь к забору, бесшумно побежали в дальний угол двора, туда, где находилась душевая кабина. Еще вчера днем я обратил внимание на то, что сетка, огораживающая в том месте дачный участок, провисла и возле нее не растут кусты ни смородины, ни малины. Я схватился за верхний край сетки, с силой потянул его книзу. Чума довольно ловко перескочил забор, Настя замешкалась, однако я так зашипел на нее, что она ланью перелетела на другую сторону. Сетка пружинила, словно батут, я сделал на ней кувырок и уже в следующее мгновение присоединился к компаньонам. У дачного домика задвигались тени, и чей-то голос закричал:

— Вон они! Держи их, держи!..

Возглас придал нам прыти. Внутренний, разделяющий два соседних участка забор, был деревянным невысоким, и мы без труда преодолели его, угодив, правда, на другой стороне в кусты малины, но на такие мелочи, как колючки, уже никто не обращал внимания. Мы продрались сквозь них и метнулись к воротам.

— Держи, их держи! — крикнул все тот же голос, потом раздался хлопок и где-то между нами просвистела пуля.

— Не стреляй! — приказал другой голос. — Возьмем живыми!

Как мы бежали! Наш путь лежал наискосок через огород по грядкам с недавно посаженными на них кустиками помидоров, возле каждого из которых торчал колышек. Так вот, мы прыгали трехметровыми скачками, едва касаясь земли, будто гигантские кузнечики и, кажется, не смяли ни одного кустика, не сбили ни одного колышка. Где-то залаяла собака, ей ответила другая, затем третья и вдруг весь поселок огласил собачий перелай. Он вселил в нас еще больший ужас и панику. Сбив какое-то ведро, мы бросились через двор соседской дачи к воротам. Они оказались на запоре. На крыльцо вышла женщина, что-то крикнула, но мы не слышали ее. Санек выдернул из ворот штырь, удерживающий створы снизу, распахнул их, и мы, вырвавшись на улицу, понеслись по ней сломя голову. Свернули на боковую улочку, добежали до конца ее и, перепрыгнув канаву, нырнули в колхозный сад. Топот ног за нашими спинами более не раздавался. Бежать дальше сил не было, и мы, тяжело дыша, перешли на шаг. Вскоре вышли на тропинку, которая привела нас к железнодорожному полотну. За ним сад продолжался. Здесь Чума и Настя надели обувь, которую до сих пор держали в руках. Железнодорожное полотно находилось ниже уровня сада. Мы перешли насыпь и вновь побежали. Наконец сад кончился, и мы оказались у шоссе. Если повезет остановить машину, мы спасены.

Шоссе от сада отделяла неширокое открытое пространство, кое-где поросшее мелким кустарником. И вот, когда мы направились к шоссе, на дороге резко затормозил "Мерседес", из него выскочили люди и бросились к нам. Нашей троице ничего не оставалось, как развернуться и вновь ринуться в сад. Но силы были уже на исходе и вскоре преследователи стали нас нагонять. Топот их ног и крики раздавались все ближе и ближе. Еще минута и мы окажемся в руках людей императора… И тогда я решился на хитрость.

— Разбегаемся в разные стороны! — скомандовал я своим компаньонам. — Встречаемся у озера на пляже.

Настя и Чума люди понятливые, сразу смекнули, что по одиночке поймать нас будет труднее и, не сговариваясь, бросились врассыпную: девушка — влево, парень — вправо, я продолжил путь прямо. Я до того ослабел, что еле передвигал ноги, а из груди моей, как из груди загнанного животного вырывались свист и хрипы. Казалось, еще два-три шага, и я замертво упаду от разрыва сердца. Но я бежал, бежал, и казалось, этому изнурительному бегу не будет конца. До железнодорожного полотна я добрался в тот момент, когда по рельсам загрохотал поезд. Это был длиннющий товарный состав. Ждать, когда он проедет — верный способ попасть в ближайшее время в застенок к Владимиру Андреевичу. Я оглянулся: черный силуэт преследователя маячил в каких-то двадцати метрах. Тогда я опустился на землю и пополз параллельно железнодорожному полотну среди кустов, причем так быстро, что только зад мелькал в высокой траве. Зачем я тогда пополз, ума не приложу, но именно это меня и спасло. Метров через десять я наткнулся на пересохшее русло оросительного канала, скатился в него и пополз вверх по направлению к железной дороге. Неожиданно канал кончился, и я уперся в гидротехническое железобетонное сооружение — сифон, по коленам которого во время полива вода перекачивается под железнодорожным полотном из одного колодца в другой. Я скользнул на дно колодца, ощупал его стенки. Труба, шедшая под насыпь, оказалась до половины забитой илом, но в ней оставалось еще достаточно места, чтобы уместиться человеку. Рискуя натолкнуться на крыс, я сунул в трубу ноги и втиснулся сам. Здесь было абсолютно темно, гудел ветер, гулким эхом отдавался перестук колес мчащегося поезда. Наконец отгрохотал последний вагон и все стихло. Сколько времени я лежал в той проклятой трубе, уткнувшись лицом во влажный ил, представления не имею. Может быть пятнадцать минут, может быть, час, а может быть, и больше, мне, во всяком случае, показалось — вечность. Над головой по-прежнему не раздавалось ни звука.

…Моя бывшая жена всегда говорила, будто я глазливый. Наверное, это действительно так, потому что как только я подумал, что опасность миновала, что люди императора плюнули на меня и ушли, на верху зашуршала трава и неподалеку от колодца, негромко переговариваясь, остановились люди.

— Куда же этот болван подевался? — со злым недоумением произнес мужской голос. — Все вроде обшарили, как сквозь землю провалился.

— А ты покричи, — посоветовал ему другой голос.