Я даже обиделся за беднягу профессора. Его собственный студент изволит поднимать копыто! Еще чернила в конспектах не просохли!

— У меня такое впечатление, что он просто хотел доказать свой посыл. Причем весьма бездарно.

Я не стал спорить с самоуверенным юнцом. Может быть, брат Алессо и не смог доказать свой «посыл». Зато это успешно сделали другие. Capitano Хмельницкий, например.

Пусть даже сьер еретик прав. Он был плохим астрологом, сын башмачника из Флоренции. Но до него никто не пытался понять, как прядется нить Парок. Не предсказать — вычислить. Математика и астрономия — слабое оружие в исчислении Путей Господних. Он делал что мог.

— Кроме того, мессер Порчелли пытался найти, так сказать, противовес воздействию транзита «Infortuna minor», то есть Марса. С его точки зрения, это три звезды — Бетельгейзе, Ригель и Капелла. Он считал, что если эти звезды сохранят свое влияние, год пройдет спокойно и весь период — «кадар» — закончится без особых потрясений.

— Погодите! — вздохнул я. — Что значит «сохранят влияние»? Они что, могут погаснуть?

— Понятия не имею, — сообщил сьер Гарсиласио не без злорадства. — Очевидно, это какая-то особенная иезуитская астрология. Вот, смотрите!

Зашелестели страницы. Грязный, испачканный палец ткнул в одну из строчек.

— Извольте!

…Сфера, вокруг нее — небрежно нарисованные эллипсы. Цифры, цифры, цифры. Ага, вот!

«Бетельгейзе — принц Краков, Ригель — принц Молдова, Капелла — регус Ваза. Основа равновесия».

— Убедились?

Я кивнул — убедился. И прежде всего в том, что мальчишка ошибся. Это не просто звезды.

— Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено, сьер де Гуаира?

Он был доволен. То ли глумлением над покойным учителем, то ли тем, что озадачил меня.

— Вполне, — согласился я. — Только еще одно — слово «кадар».

— Ах, это!

Страницы снова зашелестели. Он листал их легко, небрежно, словно заранее предвкушая эффект.

— В арабский текст не заглядывали? А напрасно!

Я без звука проглотил его тон. Арабский? Он что, Коран в подлиннике читает?

— Всегда полезно смотреть первую страницу! Первую? Но ведь первых страниц нет, они пропали, сгнили, превратились в серые лохмотья…

— Арабы, да будет известно сьеру иезуиту, пишут справа налево…

Бац! На этот раз — прямым в челюсть. Я на земле, из носа идет кровь, а нахал-еретик приплясывает на моих костях.

Справа — налево! Значит, текст начинается не с первой страницы, а… с последней! То есть последняя становится первой…

Есть!

Над узорной вязью, над ничего не говорящими гайками и кафами…

«Краткое изложение трактата фусус ал-хикам» сочинения Мухии Ибн Араба ад-дин Абу Абдаллаха, известного также под именем Аш-Шейх Аль-Акбар, что означает Великий Учитель, и Ибн Афлатун, то есть Сын Платона. Родился в городе Мусия 1165 A.D., умер в городе Дамаске в 1240 A.D.

Учение об Аль-Барзах, сиречь Промежуточном Мире, а также о Дне Предопределения, именуемом ва-ль-Кадар, и о том, как и на какой срок сей День определяет судьбы мира, равно как державы или человека».

…Я думал, что попал в темную комнату, но очутился в Промежуточном Мире. Ва-ль-Кадар, День, определяющий судьбы. Нострадамус из Флоренции увидел День, который решил судьбу державы.

Увидел — но не смог предотвратить.

«Фигура» — огромная, черная, вся в блестящей смоле, выросла словно из-под земли. Мы как раз выезжали из небольшой рощи, и дю Бартас, обогнавший меня на несколько шагов, не успел даже остановиться.

— Ха! Пане паланковый, так до нас гости!

Пятеро — длинноусые, чубатые, с пистолями, заткнутыми за красные кушаки. Правда, медвежьих шкур, дырявых сорочек и босых пяток на этот раз не было. Усачи щеголяли в шароварах, татарских сапожках и долгополых безрукавках-черкесках. Кровные кони, привязанные к подножию смолянистой вышки, лениво жевали траву.

— То добридень, панове! Ба-а! А это кто такой важный? Никак поп латинский? Прячься, хлопцы, сейчас кадилом навернет!

…Брат Азиний как раз этим утром скинул татарский халат и надел сутану. Что и говорить, вовремя!

— Ой, любим мы ксендзов, ой, любим! А это кто еще? Ухмыляющиеся усатые физиономии уставились на невозмутимую панну Ружинску.

— То цапля, — уверенно заявил один. — Убей меня Бог, цапля!

— Да какая то цапля, дурень! — возмутился другой. — То качка!

Лицо панны зацной начало наливаться густой кровью. Увы, это было только начало.

— Дрофа!

— Свербигузка!

— Пане паланковый, рассудите!

— Тихо! — Высокий плечистый здоровяк неторопливо поправил кушак, огладил усы. — То хомяк, хлопцы! В ответ ударил дружный гогот.

— Хомяк! Хомяк пожаловал! Да еще в жупане! Да постолы надел!..

— Ах, хлопы, пся крев!

Синие глаза вспыхнули гневом. Испуганно заржал конь. Маленькая королева, лаской спрыгнув с седла, бросилась на обидчиков.

— Тикай, хлопцы, задерет!

Но не тут-то было. Двое успели подпрыгнуть и уцепиться за доски «фигуры», еще двое отскочили в сторону, но один, тот самый, что помянул цаплю, все-таки попался.

— Хлоп! Хлоп! — Маленькие твердые кулачки ударили в подставленную спину. — Подлый хлоп! Мугырь загоновый!..

— Рятуйте! Рятуйте! Панотца зовите, помираю! — вопил избиваемый, но «хлопцы» лишь посмеивались в густые усы.

Мы с шевалье переглянулись. Он покосился на эфес верной шпаги, но я покачал головой. Кажется, панночка и сама разберется.

— Вот тебе, вот тебе, сиволапый! — Кулачки яростно молотили в могучую спину. Наконец силы иссякли, и панна Ружинска, тяжело дыша, отступила на шаг.

— То, может, пышна пани еще почешет? — вежливо осведомился усач. — А то год в бане не мылся!..

Все стало ясно. Я подождал, пока «пышна пани», синяя от бешенства, вернется к нашему маленькому отряду, приподнял шляпу, кивнул:

— Добридень, панове! То хороша служба, сидячая да лежачая?

* * *

Это была сторожа — последняя перед Сичью. До Микитина Рога оставался пустяк — миля по узкой избитой копытами дороге. Я поинтересовался, не требуется ли особый пропуск, но старшой — пан паланковый — заверил меня, что на то и вольности запорожские, дабы всех на Сичь пускать. Кроме «пышной пани», понятно. Ей дальше ворот хода не будет, иначе «товарищи войсковые» сильно испугаются.