— Пять бриллиантов, — сказал он. — Ваших. Я взял этот узелок, больше походивший на тряпочный мешочек с пряностями, и взвесил его на ладони. Разумеется, я не смог бы почувствовать разницу между кубическими цирконами и бриллиантами, и отразившееся на моем лице сомнение не осталось им не замеченным.

— Оцените их, — предложил он с неоправданной обидой в голосе.

На что я ответил, что мы их взвесим прямо здесь, он запишет их вес и распишется.

— Грев не...

— И был не прав. Ему следовало бы это сделать. Но он доверял вам. А я нет.

— Бросьте, Дерек, — притворно-шутливо произнес он.

Однако я не был Гревилом.

— Нет уж. Взвесьте, — настаивал я.

Вздохнув и демонстративно пожав плечами, он раскрыл маленький узелок, который я вернул ему, и взвесил его содержимое на крохотных ювелирных весах.

Тут я, по сути дела, впервые увидел то, что искал, и это, мягко говоря, не произвело на меня большого впечатления. Пять невзрачных сероватых стекляшек размером с крупные уродливые горошины, без малейшего намека на скрывавшийся в них блеск. Внимательно проследив за взвешиванием, я сам взял их с весов, завернул в предложенный мне Просперо свежий квадратик марли и заклеил клейкой лентой.

— Удовлетворены? — спросил он с оттенком сарказма, наблюдая, как я прятал «узелок с пряностями» в карман брюк.

— Нет. Не совсем.

— Они не фальшивые! — воскликнул он и, написав их общий вес, протянул мне клочок бумаги. — Я бы не стал повторять свою ошибку. — Он внимательно посмотрел на меня. — С вами труднее, чем с Гревом.

— На то есть причины.

— Какие же?

— Несколько попыток ограбления и несколько нападений.

У него открылся рот.

— Кто еще, кроме вас?

— Но я никогда... Я не... — Он хотел, чтобы я ему поверил. Для пущей убедительности он даже подался вперед. — Я не знаю, о чем вы говорите.

— Гревил прятал все письма и счета, имевшие отношение к бриллиантам, потому что не доверял кому-то из своего офиса, — со вздохом сказал я. — Он догадывался, что этот кто-то по возможности доносит вам то, что ему удается подслушать, что кто-то шпионит для вас.

— Ерунда. — Однако у него, похоже, пересохло во рту.

Я вытащил из кармана мини-магнитофончик и положил к нему на верстак.

— Он реагирует на голос, — пояснил я. — Однажды Гревил, уходя на обед, оставил его включенным, и вот какую запись он услышал по возвращении.

Я нажал на кнопку, и мы услышали знакомый нам обоим голос:

«Я сейчас в его кабинете и не могу их найти. Он все прячет, ты же знаешь, он помешан на безопасности. Я не могу спросить. Он ни за что не скажет. Мне кажется, он мне не доверяет. Эта дура Аннет и не чихнет без его разрешения...»

Голос Джейсона, его нахальный дерзкий тон, так сочетавшийся с рыжей шевелюрой, наконец смолк. Облизав губы, Просперо Дженкс предусмотрительно убедился в том, что магнитофон был выключен и больше не записывал.

— Джейсон говорил не со мной, — неуверенно начал он. — Он разговаривал с кем-то еще.

— Джейсон обычно работал посыльным между вами и Гревилом, — сказал я. — На прошлой неделе я сам посылал его сюда. И вам не стоило больших усилий соблазнить его приносить вместе с товаром и кое-какую информацию. Однако Гревил узнал об этом. Это укрепило его подозрения в предательстве. Итак, что он сказал в отношении Джейсона, когда вы беседовали в «Оруэле» в Ипсуиче?

В его жесте угадывалась едва сдерживаемая злость.

— Не знаю, откуда вам все это известно, — пробормотал он.

У меня ушло на это девять дней, я строил множество вероятных и маловероятных догадок, но теперь что-то вырисовывалось, подобно тропинке, ведущей по крайней мере через часть лабиринта, и я не представлял, как еще можно объяснить имевшиеся факты.

— Так что же он сказал по поводу Джейсона? — повторил я.

Просперо Дженкс сдался.

— Он сказал, что тому придется уйти из «Саксони Фрэнклин». Это было одним из его условий нашего дальнейшего партнерства. Я должен был сообщить Джейсону, чтобы тот не появлялся в понедельник на работе.

— Однако вы этого не сделали, — заметил я.

— М-м... нет.

— Потому что, когда Гревил умер, вы решили украсть не только те пять камней, но и все остальные.

Мне даже показалось, что в его голубых глазах мелькнула улыбка.

— Ну посудите сами — такая возможность, а? — рассуждал он. — Грев бы не узнал. Страховка была бы выплачена. Никто не в накладе.

«Кроме страховой компании», — добавил я про себя и ответил:

— Бриллианты не были застрахованы. Не застрахованы они и сейчас. И обворовали бы вы именно Гревила.

Я почти сразил его, но не наповал.

— Ведь Гревил говорил вам об этом, разве нет? — спросил я.

Он вновь стал похож на провинившегося ребенка.

— М-м... да, говорил.

— В «Оруэле»?

— Да.

— Просс, — продолжил я, — не пора ли вам повзрослеть?

— Да вы сами не понимаете, что это значит. Повзрослеть — значит стать хозяином положения.

— Красть и не попадаться?

— Разумеется. Все так делают. Каждый наживается на чем может.

— Но вы же обладаете таким талантом, — произнес я.

— Конечно. Но я создаю это ради денег. Я делаю то, что людям нравится. Так или иначе я ем их хлеб, чем бы они мне ни платили. Разумеется, я испытываю радость, когда удается создать что-нибудь выдающееся, но я не стал бы приносить себя в жертву ради искусства. Камни оживают в моих руках. Я дарю им жизнь. Золото для меня, как кисть для художника. Все это само собой. И я смеюсь над людьми. Они так легковерны. В тот день, когда я понял, что все клиенты простофили, я и повзрослел.

— Не сомневаюсь, что вы никогда не говорили этого Гревилу, — заметил я.

— Я вас умоляю. Грев был как святой. Единственный исключительно порядочный человек, которого мне доводилось встречать. Я не хотел его обманывать и страшно сожалею об этом.

Я слышал, что его голос звучал искренне и верил ему, но никак не мог поверить в глубину его раскаяния, оно ни в коей мере не затрагивало его сущность и не меняло ее.

— Возле больницы святой Екатерины Джейсон напал на меня и украл пакет с вещами Гревила, — констатировал я.

— Нет, — тут же машинально парировал Дженкс, но в его глазах мелькнул страх.

— Тогда я решил, что это обычное уличное ограбление. Грабитель оказался ловок и силен. Мой приятель сказал, что он был в джинсах и вязаной шапочке, но никто из нас не видел его лица. Я не потрудился заявить об этом в полицию, так как ничего ценного в том пакете не было.