Стоял долго, минут десять. Успел выкурить за это время две сигареты. Наконец из здания кабаре на улицу, в сопровождении эсэсовцев, вышла фрау Зайферт в серой кроликовой шубке и такой же шапке. Вилли сразу узнал ее. Фрау Зайферт подвели к тюремной машине, помогли подняться и тут же закрыли за ней дверь. Следом вывели еще одну работницу кабаре и, кажется, конферансье. Этих посадили в ту же машину, захлопнули дверь. Машина тут же тронулась с места и в сопровождении двух легковых автомобилей скрылась из виду. Раздалась команда, и все, стоявшие в оцеплении, бегом направились к ожидавшему их крытому грузовику. Последними уехали два майора, возглавлявшие операцию и опечатавшие кабаре.

Вилли подождал еще некоторое время, бросил окурок на асфальт, придавил его каблуком сапога и вернулся к своей машине. Сел за руль. Громко выдохнул. Не глядя, потянулся к пассажирскому месту, где прямо на сиденье лежала коробка с парфюмерией. Безжалостно разодрал ее, достал зашифрованную записку, бросил коробку снова на сиденье. Взял зажигалку, поджег записку и положил ее в пепельницу, вмонтированную в дверцу. Дождался, пока бумага догорела, затем снова взял коробку с духами, вышел из машины, нашел урну и бросил в нее дорогой сувенир. Осмотрелся вокруг – улица была пустынной. Сел в машину и тронулся в путь.

Наступил последний год войны. Задачи радиоигры с немцами (и не только той, что получила весьма говорящее название – «Туман», но и многих других) все более покрывались тем самым туманом. Однако же, пока не прогремел последний выстрел, пока не капитулировал последний вражеский солдат, игру следовало продолжать. Абакумов на этом настаивал, Барышников был того же мнения.

Почти через месяц, 19 января 1945 года, состоялся следующитй сеанс связи Таврина с «Цеппелином». Таврин передал текст, подготовленный специалистами 3-го отдела Смерша во главе с майором Григоренко: «Выезжал (на) Урал (по) личному вопросу и искал Надю, которая в начале войны эвакуировалась в Свердловск. Безуспешно: мобилизовали в армию. Об отъезде хотел предупредить вас, но Лида не могла связаться. Л.П.»

Но Берлин мало интересовали личные дела агента. «Цеппелин» пел свою песню, на сей раз из трех коротких куплетов-радиограмм: «Зажигательный аппарат радиомины уничтожить. По выполнении доложить. Вблизи от вас работают друзья. Хотите ли для взаимной поддержки быть сведены вместе?»; «Газетные сообщения о комитете «Свободная Германия» здесь известны, передавать не нужно. Важно установить связь и сообщить о месте жительства членов, насколько они свободны»; «Сообщите, соответствует ли курс новых печатных чешских денежных знаков: 5,5 чешской кроны одному рублю. Повторяю 5,5 кроны равны одному рублю».

– Как ты думаешь, Григорий, если Таврин быстро согласится на соединение с другой группой диверсантов, не вызовет ли это подозрение у немцев? – прочитав расшифровку радиограмм, Барышников поднял глаза на Григоренко.

– Думаю, вызовет, товарищ полковник.

– Вот и я о том же думаю. Но и не меньшее подозрение может вызвать прямой отказ. Кроме того, возможно, что члены этой группы «друзей» являются участниками другой нашей же «игры» – «Загадка». А?

– Согласен, – после небольшой паузы кивнул Григоренко. – А что, если оставить все на усмотрение самих немцев?

– По-моему, это будет самое разумное решение. Готовь ответ, Григорий.

– Есть готовить ответ.

27 января в Центр были направлены следующие радиограммы: «Зажигательный аппарат радиомины уничтожен. Относительно друзей, в зависимости от вашего решения. Если это поможет ускорению выполнения моего задания, я согласен. Но чтобы люди были вами проверены, и я их лично знал и им бы доверял»; «Ваша телеграмма № 3 плохо расшифровывается и мне непонятна. О чешских кронах здесь ничего не слышно. Сообщите яснее, что я должен узнать о них», «Грайфе. Ваш радист быстро передает, не соблюдает пауз между группами, Лиде принимать тяжело. Прошу указать радисту на необходимость отчетливой работы».

Ответа из Берлина не последовало. То ли у немцев возникли какие-то сомнения по поводу Таврина, то ли им было не до него. И тогда Григоренко решил, что Таврину следует обратиться напрямую к Краусу. И 31 января в Берлин ушла радиограмма: «Краус. В час тяжелых испытаний заверяю в преданности делу. Что бы ни случилось, буду добиваться выполнения поставленных мне задач и жить надеждой победы. Прошу передать приветы и лучшие пожелания всем друзьям по борьбе. Петр».

Наконец, из Центра получили ответ, но несколько странный: «Нумерацию ваших телеграмм начинайте каждый месяц с нового номера. Сокращения, употребляемые при сброске груза: сегодня сброски нет – 416; сегодня сброска – 445». В СМЕРШе так и не смогли решить этот ребус, и потому 7 февраля Шилова радировала: «Последняя ваша радиограмма непонятна. О какой сброске идет речь? Если это касается друзей, которых вы имели в виду, то прошу вначале сообщить, кто они и знаю ли я их лично». Из Центра в тот же день пришли две шифровки: «Петр и Лида, сердечные приветы. Во всяком случае мы победим. Может быть, победа ближе, чем мы думаем. Помогайте и не забывайте вашу клятву. Краус»; «Слушайте радиостанцию «Комитета освобождения народов России» на волне 1339 метров в 12.45, 14.00, 10.15, 19.05, 22.15 и 01.45 по моск. времени. Слушать можете только на радиоприемник, но не на вашу рацию».

Таврин поймал на себе удивленный взгляд Григоренко.

– Это явный привет от Жоры Жиленкова, – усмехнулся Таврин. – Точнее, генерала Жиленкова.

– Понятно!

Русская освободительная армия генерала Власова в то время, наконец, получила от Гитлера карт-бланш и начала боевые действия на Западном фронте, шествуя по Чехословакии. Возможно, именно с этим и был связан запрос по поводу курса чешской кроны.

Следующий сеанс связи состоялся 13 февраля. В «Цеппелин» была отправлена шифровка: «Благодарим за приветы. Преданности делу не сомневайтесь. Сделаю все, что в моих силах. Петр. Слушать станцию «Комитета освобождения» не могу из-за отсутствия приемника, который был вынужден бросить в пути».

Ответная радиограмма получена 15 февраля, Центр сообщал: «Непонятная вам телеграмма содержит условные обозначения, чтобы скорее известить вас в случае сброски груза». Вероятно, в «Цеппелине» планировали сброс новых спецсредств для осуществления теракта взамен пришедшего в негодность взрывателя к радиомине.

Вновь вышли в эфир 5 марта и сообщили, что выходить на связь будут только для передачи особо важных сообщений, так как питание батарей на исходе, а приобрести новые нет возможности. В тот же день из «Цеппелина» пришел ответ: «Сообщите, где вы находитесь и как Лида устроилась. Какое внутриполитическое положение…» Из-за помех в эфире окончание радиограммы получить не удалось. Видимо, это поняли и в «Цеппелине, поэтому 9 марта пришла повторная шифровка из Центра: «Сообщите, где вы находитесь и как Лида устроилась. Какое внутриполитическое положение и шансы для проработки ваших планов. Привет от Нины. Краус». В ответ в «Цеппелин» передали сообщение: «Для лучшей маскировки телеграмм меняйте ключевые группы. Первая ключевая остается на старом месте, как вторая группа в телеграмме. Вторая образуется путем сложения первой ключевой с последней гру…» Но и в этот раз из-за сильных помех Центр пропал в эфире, и, как оказалось, теперь уже навсегда. В марте – апреле 1945-го радиоточка неоднократно пыталась установить связь, но «Цеппелин» в эфире больше не появлялся.