Стив ошалело вскочил на ноги и схватил его за плечо. Женщина села на кровати, одурманенно глядя прямо перед собой, раскинув короткие ноги.

— Ты, конечно, пойдешь трепать языком, — сказал Стив, оглушая его тяжелым презрением. — Побежишь к матери ябедничать, так? — сказал он и впился желтыми пальцами в плечо Юджина.

— Слезайте с папиной кровати, — с отчаянием сказал Юджин и вырвал плечо из цепкой хватки.

— Ты же про нас ничего не скажешь, верно, дружочек? — упрашивал Стив, обдавая его лицо запахом гнилости.

Юджина затошнило.

— Пусти, — пробормотал он. — Я не скажу.

Вскоре после этого Стив и Маргарет поженились.

С былым ощущением физического стыда Юджин смотрел, как они каждое утро спускаются по лестнице «Диксиленда» к завтраку. Стив глупо хвастал, самодовольно улыбался и по всему городу намекал на колоссальное состояние. Ходили слухи о четверти миллиона.

— Давай-давай, Стив, — сказал Гарри Тагмен, мощно хлопнув его по плечу. — Черт побери, я всегда говорил, что ты пробьешься.

Элиза улыбалась на это хвастовство гордой довольной, дрожащей, грустной улыбкой. Первенец.

— Малышу Стиви теперь не о чем больше беспокоиться, — говорил он. — С финансами у него теперь порядок. А где те умники, которые только и делали, что бормотали: «Я же говорил»? Они теперь все чертовски рады просиять улыбкой и протянуть руку Малышу Стиви, когда он идет по улице. Все, кто раньше нос задирал, теперь в друзья набиваются.

— Я вам вот что скажу, — говорила Элиза с гордой улыбкой. — Он не дурак. Не глупее всех прочих, если только захочет. «Куда умнее», — думала она.

Стив купил новые костюмы, светло-коричневые штиблеты, полосатые шелковые рубашки и широкополую соломенную шляпу с лентой в красно-бело-синюю полоску.

На ходу он раскачивал плечи по широкой дуге, небрежно прищелкивал пальцами и с тщательной снисходительностью улыбался тем, кто с ним здоровался. Хелен злилась и забавлялась; ее невольно смешила его петушиная важность, а кроме того, она воспылала нежностью к Маргарет Лютц. Она называла ее «душка» и чувствовала, что ее глаза заволакивает теплый туман непонятных слез, стоило ей посмотреть на терпеливое, растерянное и чуть-чуть испуганное лицо немки. Она раз и навсегда заключила ее в свои объятия и голубила ее.

— Ничего, душка, — сказала она. — Если он будет с тобой нехорош, дай нам знать. Мы его приструним.

— Стив хороший мальчик, — сказала Маргарет, — когда он не пьет. Когда он трезв, мне не в чем его упрекнуть.

Она расплакалась.

— Ах, это страшное, страшное проклятие, — сказала Элиза, грустно покачивая головой, — проклятие спиртного. Ничто не погубило столько семейных очагов, как оно.

— Ну, приза за красоту она никогда не получит, это, во всяком случае, ясно, — сказала Хелен Элизе, когда они были вдвоем.

— Хоть присягнуть! — сказала Элиза.

— И зачем ему это понадобилось! — продолжала она. — Она же старше его лет на десять, не меньше!

— По-моему, он ничего лучше сделать не мог, если хочешь знать мое мнение, — сказала Хелен раздраженно. — Боже мой, мама, ты говоришь так, будто он — невесть какое сокровище. Весь город знает, что такое Стив. — Она засмеялась иронически и сердито. — Нет уж! В выигрыше тут он один, Маргарет — хорошая женщина.

— Что же, — бодро сказала Элиза, — может, он теперь возьмет себя в руки и начнет жить по-новому. Он обещал, что постарается.

— Еще бы! — ядовито сказала Хелен. — Еще бы! Давно пора.

Неприязнь к нему была у нее врожденной. Она помещала его в племя Пентлендов. Но на самом деле он был похож на Ганта гораздо больше любого из них. Он был похож на Ганта во всех его слабостях, но был лишен его чистоплотности, его крепкой закваски, его способности раскаиваться. В глубине души Хелен это знала, и потому ее неприязнь еще более усиливалась. Она разделяла яростную враждебность, которую Гант питал к старшему сыну. Но ее враждебность, как и все остальные ее чувства, была неровной и перемежалась моментами дружелюбия, снисходительности, терпимости.

— Что ты собираешься делать, Стив? — спросила она. — Ведь теперь у тебя есть семья.

— Малышу Стиви больше не о чем беспокоиться, — сказал он с готовой улыбкой. — Пусть беспокоятся другие.

Он поднес ко рту желтые пальцы с сигаретой и глубоко затянулся.

— Ради всего святого, Стив! — вспылила она. — Возьмись за ум и попробуй стать мужчиной. Ведь Маргарет — женщина. Ты же не хочешь, чтобы она тебя содержала?

— А тебе-то что за дело, черт побери? — спросил он пронзительным злым голосом. — Твоего совета ведь не спрашивали, так? Вы все против меня. Ни у кого из вас не было для меня доброго слова, когда мне приходилось туго, а теперь вас бесит, что мои дела идут хорошо.

Он давно уже верил, что всегда был жертвой преследований, — свою ничтожность в доме он объяснял злобой, завистью и предательством близких, свою ничтожность вне дома — злобой и завистью враждебной силы, которую он именовал «всем светом».

— Нет, — сказал он, снова затягиваясь размокшей сигаретой, — о Стиви можешь не беспокоиться. Ему ничего ни от кого из вас не надо, и ты не услышишь, чтобы он чего-нибудь у вас просил. Видала, нет? — Он вытащил из кармана пачку банкнот и отделил от нее несколько двадцатидолларовых бумажек. — Ну, так там, откуда они, осталось еще много. И я скажу тебе еще одно: Малыш Стиви скоро будет среди больших шишек. У него есть на руках дельце-другое, и дай только довести их до конца — этот паршивый городишко ахнет. Поняла, нет? — сказал он.

Бен, который все это время сидел на табурете у пианино, сердито хмурился на клавиши и напевал простенькую песенку, подбирая ее одним пальцем, теперь повернулся к Хелен с быстрым отблеском на губах и мотнул головой в сторону.

— Я слышал, что мистер Вандербильт места себе не находит от зависти.

Хелен засмеялась грудным ироническим смехом.

— Ты думаешь, что ты здорово умный, так? — злобно сказал Стив. — Но что-то не видно, чтобы ты с этого что-то имел.

Бен поднял на него хмурые глаза и машинально потянул носом.

— Ну, надеюсь, вы не забудете старых друзей, мистер Рокфеллер, — сказал он своим негромким, ласковым, зловещим голосом. — Мне хотелось бы стать вице-президентом, если это место еще не занято. — Он повернулся к клавишам и снова начал тыкать в них согнутым пальцем.

— Ладно, ладно, — сказал Стив. — Валяйте смейтесь, вы оба, если вам смешно. Только заметьте себе, что не Малыш Стиви работает в редакции паршивой газетенки за пятнадцать долларов в неделю. И ему незачем петь по киношкам, — добавил он.

Крупнокостное лицо Хелен сердито покраснело. В это время они с дочерью шорника начали выступать как эстрадные певицы.

— Ты бы поменьше разговаривал, Стив, пока не начнешь работать и не кончишь бездельничать, — сказала она. — Не тебе бы говорить, когда ты целыми днями околачиваешься по бильярдным и аптекам, соря жениными деньгами. Это же абсурд! — сказала она в бешенстве.