– Ты… – в его глазах стояли слезы. Она впервые видела их. – Ты знаешь?

– Я знаю.

Вздох его, казалось, исходил из самых глубин, из темных и ядовитых, дышавших отравой, которую он курил, чтобы забыться, с того тяжелого дня. В глубине души она знала это. Всегда знала. С той минуты, когда он присел рядом с ней в саду сёгуна и сказал, что ее мать покинула их, ушла и никогда не вернется. Юкико не смогла с ней попрощаться. И обвинила в этом отца. И возненавидела его за это.

– Наоми… – его голос зазвенел от боли. – Твоя мама… она умоляла Йоритомо освободить меня от службы. Умоляла от имени нашей семьи. Во имя младенца в ее чреве. Вы выросли без меня. Она не хотела такой жизни для этого малыша. Сёгун улыбнулся, кивнул. Сказал, что подумает. Что даст нам ответ завтра.

Масару заморгал, зажмурился и согнал слезы. Юкико крепко держала его руку, потом потянулась к нему и вытерла щеки.

– Они убили ее следующим утром. Я вышел из купальни и обнаружил ее в постели. Глаза закрыты. Горло перерезано, – его голос дрогнул. – Кровь…

Он уставился на открытую пустую ладонь, смотрел долго, безмолвно, и глаза его наполнялись ненавистью.

– Я схватил нагамаки, который вручил мне его отец, и отправился его искать. Я хотел снести голову Йоритомо. Я нашел его на террасе с видом на сад, откуда он наблюдал, как ты играешь с воробьями. Ему было всего тринадцать, но он смотрел на меня глазами сумасшедшего. И знаешь, что он сказал?

Масару опустил голову и сглотнул.

– Он тихо произнес: «Если я еще раз услышу что-нибудь подобное, я заберу у тебя все, что у тебя осталось. Всё. Но сначала я это покалечу».

Он стукнул кулаком по земле, разбив костяшки о камень и обагрив его кровью.

– Затем он улыбнулся тебе и ушел, ни разу не оглянувшись.

Масару провел рукой по глазам, размазав кровь по лицу.

– Я не мог рассказать тебе. Если бы ты узнала, что он сделал, ты стала бы угрозой для него. Поэтому я и сказал тебе, что она ушла. Я всем так сказал. В это было легко поверить. Меня никогда не было дома. Я изменял ей. Но я любил ее, Ичиго. Несмотря ни на что, я ни на секунду не переставал любить ее. И ты – это все, что у меня от нее осталось.

Он посмотрел на нее – лицо его было темно от крови и горя.

– Я не мог потерять тебя.

Слезы беззвучно катились по щекам и тихо падали на пол, как капли дождя. Смывая весь этот ужас, ненависть, гнев, оставляя ее с осознанием того, как она была неправа, как обидела она своего отца. Он приковал себя к трону этого ненормального только для того, чтобы спасти ее жизнь.

– Прости меня, – шептал он, сжимая ее пальцы.

– Прости меня, – молила она.

Он протянул руки сквозь прутья и притянул ее к себе, металл вдавился в плоть, когда они обнялись. Она чувствовала крепкие мышцы под серой кожей и силу в его руках, несмотря на дрожь, вызванную лотосовой ломкой. Но какая же нужна была воля, чтобы каждый день стоять на коленях, чтобы бросить все, чем он жил, ради своей дочери? Это была сила за пределами силы.

Она снова слышала те слова, которые он сказал ей на борту «Сына грома». Они звучали в ее голове так же ясно, как будто он снова произнес их вслух. И она, наконец, поняла, что он имел в виду.

«Когда-нибудь ты узнаешь, что иногда нам приходится чем-то жертвовать ради самого важного».

– Я собираюсь вытащить тебя отсюда, – прошептала она, крепко обнимая его. – Я обещаю.

– Сятей-гасира Кенсай, Второй Преподобный Бутон Капитула Кигена.

Тусклый голос Хидео разносился по всей длине зала приемов, проникал в тронный зал, катился по тканому красному ковру и карабкался вверх к потолку по гобеленам, покачивающимся под порывами полуденного бриза. Министр трижды стукнул своим посохом по полу, и стоявшие у дверей железные самураи одновременно сделали шаг в сторону, освободив проход. Точность их движений была идеальна, как у покрытых силиконом механизмов лотосменов.

Собравшиеся в зале придворные почтительно расступились, помахивая изысканными респираторами перед раскрашенными лицами. Глаза их прятались за тонированными стеклами очков или щурились от полуденного света, проникающего в зал сквозь окна. При дворе Йоритомо присутствовали представители каждого дзайбацу Шимы. Эмиссары даймё клана Рю стояли в голубых ниспадающих складками шелках, обернутые в оби в виде чешуи дракона. Знать клана Кицунэ сбилась в плотную группу – водой не разольешь – белая как снег кожа, тела укутаны в шелестящие черные кимоно, поглядывают на своих соседей-драконов и мрачно перешептываются, прикрываясь веерами. Красивые мужчины и прекрасные женщины земель Фушичо – кожа вокруг глаз покрыта тенями цвета пламени, в волосах выбелены светлые пряди, от нарядов захватывает дух: вибрирующий ярко-оранжевый фон, пронизанный сполохами нежно-желтого. Фениксы, как всегда, сделали все возможное, чтобы не замечать очевидной вражды между Драконами и Лисами и превзойти оба эти клана. Но подавляющее большинство собравшихся было, конечно же, облачено в яркие кроваво-красные одежды с символом клана – тигром, вышитым на их мантиях драгоценной золотой нитью. Все они затихли, прекратив обмен намеками и сплетнями, как только в тронный зал шагнул через двойные двери сам Сятей-гасира Кенсай, Второй Бутон, Рупор Гильдии в городе Киген.

Тяжело ступая, он шел по ковру. Гудели механизмы и пел свою песню мехабак на его груди, и в кроваво-красных фасеточных глазах отражался умирающий свет заката. Кенсай был настоящим монстром: шесть футов в высоту и почти столько же в ширину, монолитный корпус, втиснутый в богато украшенный атмоскафандр. Искусно обработанный металл изображал сильные мускулы, был украшен тиснением в готическом стиле и тигровым узором из филиграни. Но лицо его выглядело странно – прекрасное лицо юноши, изо рта которого тянулся пучок дребезжащих металлических проводов.

Подойдя к трону, Второй Бутон остановился, едва заметно поклонившись – руки сжаты в кулаки, дыхание с шипением вырывается сквозь сифон. Когда железный самурай закрыл за ним двери, из ранцевого прибора на спине вылетел в воздух клуб дыма чи. Пружинные вентиляторы на потолке трещали, качаясь на открытых балках высоко над головой. Где-то далеко бродил по залам слуга, отбивая час осы своим железным колоколом.

Измученный жарой Йоритомо молча наблюдал за приближением гильдийца. Его лицо, спрятанное за небольшим респиратором для помещений, выглядело бесстрастным. Ходили слухи, что под скафандром Кенсай был раздутой свиньей; за металлическими листами, имитирующими мускулатуру, скрывались слои бугристого жира; за красивым юным лицом прятался мутант, которого даже мать едва ли смогла бы полюбить. Из достоверных источников министру Хидео также было известно, что Второй Бутон Кигена предпочитал женщин-гайдзинок. Представляя себе потного безликого борова, совокупляющегося с несчастной похищенной дикаркой, Йоритомо было легко игнорировать устрашающую позу Кенсая. На самом деле сёгун с трудом подавлял улыбку в ожидании скандала.