Мы должны помнить о потенциальном влиянии нашей работы на личность и учитывать возможность возникновения такого расстройства, которое начинается внезапно, и от которого никто не застрахован. Его может спровоцировать какой-нибудь инцидент, крупный или мелкий, непредвиденно вторгшийся в нашу жизнь. Мне случалось наблюдать разрушительный эффект пост-травматического стресса на коллег, которые страдали от него настолько, что не могли дальше работать — болезнь разрушала их жизнь, отношения и карьеру. Психологическое здоровье требует внимания к себе, поэтому мы должны сохранять бдительность и тщательно следить за своими демонами. Но если им все-таки удается ускользнуть, то хаос, который они устраивают, нельзя ставить человеку в вину.

Поскольку я убеждена, что смерти, как таковой, бояться нет смысла, то мои демоны преимущественно связаны с преступлениями, совершаемыми живыми людьми. Только раз я почувствовала, что моя работа угрожает вторгнуться в мою частную жизнь, и триггером стало, в действительности, подсознательное влияние на мою психику тех ужасных вещей, которые люди могут проделывать с другими людьми, а вовсе не призраки мертвецов.

Это случилось, когда нашу младшую дочь Анну мальчик пригласил на школьный бал. Она потрясающе выглядела в длинном платье и со «взрослой» прической. Мы с Томом тоже присутствовали на балу в качестве сопровождающих, наблюдая за тем, чтобы соблюдались приличия, никто потихоньку не употреблял алкоголь, а дым шел исключительно от барбекю. В какой-то момент, оглядывая танцпол в поисках Анны, я увидела, что она танцует со взрослым мужчиной, которого я не знала. Школа у нас маленькая, в основном все со всеми знакомы. Никто не мог мне сказать, кто это был.

Я почувствовала, как у меня участилось сердцебиение, и кровь прилила к лицу. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не броситься на танцпол и не спросить мужчину напрямую, кто он такой и почему танцует с моей дочерью. Заставляя себя стоять в стороне, я следила за каждым их шагом. Я смотрела, куда он кладет руки, когда кружит ее в вальсе, высматривала, насколько близко он держится, подмечала малейшие детали их общения, пока они болтали и смеялись. Бедняга не сделал ни одного неверного шага, но сигнал тревоги у меня в голове гремел не умолкая.

Понимая, что моя реакция переходит все границы, тем более, что такое для меня в целом нехарактерно, я постепенно уговорила себя успокоиться и убедила в том, что ситуация совершенно нормальна, хотя сердце продолжало биться учащенно. Я себе напомнила, что мы на специально организованном школьном празднике, что повсюду родители и учителя, что я стою всего в паре шагов от дочери, и нет никаких признаков того, что ей грозит опасность. Это мне, однако, не помешало после танца к ней подойти и спросить, с наигранной легкостью, все ли ей нравится и с кем это, кстати, она сейчас танцевала. Оказалось, это был отец мальчика, который ее пригласил. Я почувствовала себя полной дурой, но хотя бы немного успокоилась.

Интересно, именно так проявляется пост-травматический стресс? Не знаю, но такой паники и тревоги я не испытывала никогда раньше и, слава богу, после того. Можно, конечно, списать все на преувеличенную материнскую заботу, но я совершенно уверена, что та реакция была для меня ненормальна. Безумный момент — но тот факт, что я его отследила и сразу поняла, с чем он связан, убедил меня в том, что если у меня действительно разовьется пост-травматическое расстройство, я, скорее всего, смогу его распознать.

На той неделе мы расследовали четыре случая нападений педофилов, чем, видимо, и объяснялась моя нехарактерная реакция. Хотя в основном я работаю, естественно, с трупами, судебная антропология в наше время помогает также опознавать живых. Одна важная инновация, которой занимается моя команда в Данди, особенно эффективна при расследовании преступлений против несовершеннолетних. А наткнулись мы на нее, когда пытались ответить на вопрос, вставший в ходе конкретного следствия.

Такие вопросы, возникающие у следственных органов, нередко открывают для нас новые возможности, поскольку за ними может таиться целый спектр разных вариантов. Видите ли, большинство приемов идентификации используется уже больше ста лет, поэтому подобные открытия случаются редко и всегда кажутся настоящим чудом. Примером такой находки может служить идентификация по ДНК, разработанная сэром Алеком Джеффри из Университета Лестера, нашедшая международное применение и полностью изменившая следственный процесс — настолько, что мы нередко забываем, что анализ ДНК вошел в судебную практику только в 1980-х.

Для меня такая новая дорога открылась, когда полицейские обратились к нам по поводу одного запутанного дела. Хотя ни методология, ни научные принципы, к которым мы обратились, не были новыми, мы нашли оригинальный способ их применения. Иногда изменение социальных условий приводит к возрождению забытого искусства или подсказывает новый подход к нему, и именно это с нами произошло.

В 2006 году ко мне обратился Ник Марш, глава фотографической лаборатории полиции Лондона, с которым я сотрудничала в Косово. Он работал над непростым случаем, с которым не знал, как поступить, и решил, что я смогу помочь. Полиция расследовала дело о развратных действиях отца против дочери-тинейджера, выдвинувшей обвинение. У них были фотографии, которые могли считаться уликой, но они не знали, как их лучше применить — честно говоря, на тот момент мы не знали этого тоже.

Девочка утверждала, что отец заходил в ее комнату по ночам и трогал ее — неподобающим образом, — пока она спала. Она говорила матери, но та не поверила и отмахнулась от обвинений, сочтя их попыткой привлечь к себе внимание. Однако эта сообразительная и храбрая юная леди, задавшаяся целью доказать, что говорит правду, включила камеру в компьютере на всю ночь. В 4:30 утра камера зарегистрировала картинку: правая рука взрослого мужчины, прикасавшаяся к ней во сне — все, как та говорила.

В темноте камера переключилась на инфракрасный режим, поэтому картинка была черно-белой. Когда таким образом снимают части тела живого человека, остальной спектр поглощается венозной кровью, лишенной кислорода, в поверхностных сосудах. В результате вены на руке отлично просматривались и выглядели, как карта с черными линиями маршрутов. Вопрос стоял так: можно ли опознать человека по рисунку вен на тыльной стороне руки и предплечья? Ответ был: понятия не имеем, но подумаем, что можно сделать, и посмотрим литературу — вдруг там что-то найдется.

Количество публикаций, связанных с вариативностью человеческой анатомии, поистине огромно. Помимо важности для медицины, хирургии, стоматологии, они имеют большое значение и в судебно-медицинской экспертизе. Еще Везалий в 1543-м писал, что вены на конечностях сильно различаются по расположению и рисунку, и что, ища вену на руке, мы знаем о ней только то, что она находится где-то между локтем и кончиками пальцев — ничего более. 350 лет спустя, на заре XX века, профессор судебной медицины из университета Падуи, Арриго Тамассия, опубликовал работу, в которой утверждал, что узор вен на тыльной стороне кисти является индивидуальным признаком и не повторяется у разных людей.

Тамассия критиковал систему антропометрии Бертильона, которая в то время набирала ход: она включала в себя записи о физических параметрах и внешности преступника.