– Е-е-едем. П-п-покажу, – пообещал Луций.

Пурпурная «трирема» Луция выехала на ровное поле. Бетонные дорожки. По краям – ковры ровно постриженной травы. И на бетоне, задрав к небу окольцованные пропеллерами носы, – самолёты. Десятки самолётов. Военных самолётов.

– К-к-каково? – горделиво произнёс Луций Цезарь.

Он понимал, что консул его убьёт. То есть будет в такой ярости, что… Ведь именно с помощью штурмовиков «Аквилы» удалось потопить десантные суда виков. Но справедливость требует, чтобы Франкия отдала нынешнему римскому императору «Аквилу» как легион, находящийся в подчинении Содружества.

– Как вы его создали?

– У-у-у нас о-о-отличные з-з-заводы. Д-д-деньги д-д-дал сам император. Т-т-только т-с-с…

Элий смотрел на металлических птиц со странной усмешкой. Когда-то, чтобы Корд смог поднять свой первый самолёт в воздух, Элий бился на арене. И кончился тот бой страшным увечьем. И вот теперь они стоят – сотни стальных птиц. И никто за них не сражался, не умирал на песке. Их просто построили, заправили керосином, и они могут в любой момент упорхнуть в небо. Вон тот человек в кожаном шлеме и кожаной тунике со шнуровкой, что суетится возле самолёта, наверняка даже не осознавал, что осуществляет какое-то желание. Пришёл и стал работать. Просто, буднично. Без стальных клинков и крови. Человек поднял голову, и Элий узнал Корда. Тот в свою очередь скользнул взглядом по лицу Элия и не узнал. Ибо взгляд его остановился на Луции Цезаре. Уж этого он узнал точно. Авиатор выпрямился, вытер ветошью руки.

– К-корд говорил мне, что мечтает б-б-биться за Рим. Я-я-я с-с-час его обрадую, – пообещал Луций Цезарь и зашагал навстречу Корду.

А Элий остался на месте. Ему вдруг почудилось, что он умеет летать. Сам, без помощи крыльев. Как летала когда-то Летиция. Но у него не хватило смелости проверить эту догадку.

«Торопимся сделать вам подарок, дорогие читатели. Кто знает, быть может, завтра это уже не удастся. Быть может, духота Бенитова Рима сменится настоящим пожарищем. Итак, вот в подарок вам слова Сенеки:

«Нет бессмертия с каким-либо исключением, и тому, что вечно, невозможно повредить».

Ради спасения Рима исполнители взяли власть в свои руки. Да здравствуют ПАТРОНЫ РИМСКОГО НАРОДА!»

«Акта диурна», 12-й день до Календ июля[36].

Отпечатано в запасной типографии в Остии

– Пр… в… т! – сказал чёрный лоскут, скользнув к ногам Логоса.

– А ты откуда? – изумился тот.

– … зд… л… к… – последовал ответ.

– Ясно, что издалека. – Логос поднял беглого легионера бессмертной «Нереиды». – И где же ты был столько лет?

– В Т… 6… т…, – был ответ.

– Неужели? Побывал на крыше мира? И видел гору Кайлас?

– В… д… л…

– И знаешь, что такое бессмертие?

– Зн…..

– Ну, тогда тебе непременно надо идти со мной.

– З… т… м… в… рн… лс…

И Логос опустил чёрный лоскут в свою огромную сумку.

– Они вновь примут человеческий облик? – спросила Юния Вер.

– Не знаю… Я не знаю, какой облик вы примете. Но вы опять вместе. Все до единого. Все – единое целое, моя бессмертная «Нереида».

И Логос зашагал с Кёльнской станции, отыскивая авто, которое должно было отвезти его в горы. Юния Вер шла за ним.

Колодец походил на огромный кратер, в котором был приготовлен напиток для пира. Влага ждёт, когда гости придут и отведают. Ждёт день ото дня, ждёт много лет. А гости все не идут. И огромный кратер отражает небо. Но срок настаёт, избранные наконец являются.

Логос упёрся ладонями в край колодца и склонился над недвижной гладью.

– Как ты обманул меня, колодец, в первый раз. Да, в первый раз всегда обман. А второй шанс предоставляется немногим. Я-то вообразил, что выбрался из твоего нутра богом. А ты создал из меня аккумулятор, который стал высасывать из мира разум со скоростью огромного пылесоса. И мир чуть не сошёл с ума. И я вместе с ним.

Влага плеснулась о стенки колодца, будто просила прощения у бога.

– Но теперь все будет иначе. А ну-ка, ребята, ступайте вперёд.

Логос открыл суму и высыпал чёрные лоскутья в колодец. Вода была прозрачной, и было видно, как чёрные, превратившиеся в безобразные лохмотья существа медленно опускаются на дно хлопьями чёрного пепла.

– Тебе страшно? – обернулся он к матери.

– Немного, – отвечала Юния Вер. – Но я буду с тобой. Теперь навсегда с тобой. Разве этого мало?

И она прыгнула в воду.

– А теперь вы, золотые яблоки Гесперид. Теперь ваша очередь.

Золотые шары исчезли в воде колодца. Эти быстро ушли на дно: они были тяжелы, как и положено золоту. Вода мгновенно изменила цвет – сделалась непроницаемой и серо-стальной. Логос обнажил меч и прыгнул следом.

Он опускался медленно. Но при этом не ощущал холода. Он даже не чувствовал, что вокруг вода. В колодце было светло. Свет походил на обычный. Лишь какой-то пронзительный. Свинцовый. Тяжёлый. Если свет может быть тяжёл. Он резал глаза. И глаза переставали видеть. Даже неуязвимые глаза чёрных лоскутьев, даже глаза бога. Полная слепота. Мир скрылся во тьме. Во тьме, в которой кишела жизнь. Кто-то полз, что-то грохотало. Кто-то рычал и значит – угрожал. И далеко-далеко мерно журчала вода, отмеряя секунды и минуты, измеряя время, утекающее в прошлое. Колодец – кратер, где смешались все элементы бытия, принял назад того, кто мог испить из этой чаши и не обезуметь, и не потерять головы.

Логос тоже не видел несколько мгновений. Слепота его была привычной и не пугала. Пугало другое – это копошение во тьме.

Можно ли установить цель создания мира, находясь внутри этого мира? Ответ может быть только «нет». Чтобы увидеть мир, надо посмотреть на него со стороны. Чтобы понять цель мира, надо находиться вне. Значит, понять его может лишь бог, живущий вне мира, – недаром древние считали, что боги обитают между мирами. Или после смерти. То есть когда время, отпущенное для действий, закончится. Действуя, ты не знаешь цели. Узнав цель, не сможешь действовать. Вернёшься назад и тут же забудешь о цели. Мир отделен от Космического Разума не стеной – зеркалом. Космический разум видит мир, а тот, кто находится внутри, не может разглядеть ничего в Зазеркалье. Он лишь может, подозревать, что там что-то есть.

И так – без конца. Пока не устанешь и не прекратишь всякое действие.