ближе к французскому берегу по волнам бежали два небольших судна. При виде их Роберт Ноллес радостно вскрикнул, а старый шкипер пробормотал благодарственную молитву всем святым, узнав потерянные в тумане ког «Томас» и «Божью благодать».

Как ни приятен был вид их вновь обретенных товарищей, как ни поразительно появление испанских кораблей, но те, кто находился на «Василиске», смотрели уже не на них. Перед ними открывалось куда более захватывающее зрелище. Они столпились на носу, оживленно переговариваясь и указывая пальцами. Со стороны Уинчелси в пролив выходил английский флот. Еще до того, как туман начал рассеиваться, быстроходная галера принесла королю известие, что испанцы вышли в море, и он дал приказ отплывать. И вот теперь на фоне кентского берега от мыса Дандженесс до Рая вытянулся их строй под парусами, несущими пестрые гербы и цвета городов, снарядивших их. Двадцать девять из Саутгемптона, Шорема, Уинчелси, Гастингса, Рая, Хита, Ромни, Фолкстона, Дила, Дувра и Сандуича. Поставив большие паруса так, чтобы ловить ветер, они выходили в пролив, а испанцы, учтивые враги, повернули им навстречу. Развевающиеся знамена, раскрашенные паруса, гремящие трубы, бряцающие кимвалы — два могучих флота, покачиваясь на длинной зыби, медленно сближались.

С утра король Эдуард ждал на своем большом нефе «Филиппа» в миле от Камбер-Сэндс, когда же появятся испанцы. Над большим парусом с королевским гербом ветер колыхал красный крест Англии. По бортам выставили свои щиты сорок рыцарей — цвет английского воинства, — и сорок рыцарских знамен украшали палубу. На возвышениях носа и кормы блестело оружие жандармов, а низкий шкафут занимали лучники. Время от времени на королевском корабле гремели трубы и литавры, и ему отвечали все могучие соседи: «Лев», на котором поднял свой флаг принц, «Кристофер», под командой графа Суффолка, «Саль дю Руа» Роберта Намюрского и «Дева Мария» сэра Томаса Холленда. Чуть дальше стояли «Белый лебедь» с гербом Мобрея, «Пальмер из Дила» с черной головой Одли и «Кентец» лорда Бошана. Остальные стояли в устье Уинчелси-Крика на якорях, но готовые поднять их в любую минуту.

Король расположился на носу. Сиденьем ему служил бочонок, а на колене у него примостился Джон Ричмондский, тогда еще совсем малыш. Одет Эдуард был в свой любимый жакет черного бархата, а на голове у него была небольшая коричневая шапочка из бобрового меха с белым страусовым пером. На плечи он набросил пышный меховой плащ с опушкой из горностая. Позади него двадцать рыцарей в ярких нарядах из шелков и легкой тафты сидели кто на киле перевернутой лодки, а кто и на фальшборте, болтая ногами.

Лицом к ним всем Джон Чандос в двухцветном порпуане, поставив одну ногу на шток якоря, перебирал струны лютни и пел песню, которой научился в Мариенбурге, когда последний раз отправился с рыцарями Тевтонского ордена в поход против язычников. Король, его рыцари и даже лучники внизу смеялись веселым строфам и дружно подхватывали припев, а на соседних кораблях люди перегибались через борт, чтобы лучше расслышать песню, разносившуюся над водой.

Но внезапно она оборвалась. Дозорный на круглой площадке у верхушки мачты хрипло крикнул:

— Вижу парус!.. Два паруса!

Джон Банс, шкипер короля, приложил ладонь козырьком над глазами и всмотрелся в длинный вал тумана, заволокшего северную часть пролива. Пальцы Чандоса замерли на струнах — он, король, рыцари и все прочие тоже вглядывались в туман. На солнечный свет вырвались два маленьких темных силуэта, а следом за ними и третий.

— Это ведь испанцы? — спросил король.

— Нет, государь, — ответил моряк, — у испанцев корабли побольше, и они красят их в красный цвет. А чьи эти, не скажу.

— Пожалуй, я знаю! — воскликнул Чандос. — Три корабля с моим отрядом на пути в Бретань.

— Верно, Джон, — сказал король. — Но взгляните туда! Во имя Пречистой, что это?

В стене тумана на некотором расстоянии друг от друга вспыхнули четыре слепящие звезды, а в следующее мгновение из нее появились четыре высоких корабля. Воинственный клич сотряс королевский корабль и был подхвачен на всех остальных, пока эхо его не прокатилось по всему берегу от Дандженесса до Уинчелси. Король вскочил на ноги, сияя радостью.

— Дичь поднята, друзья! — вскричал он. — Одевайся, Джон! Одевайся, Уолтер! И вы все поторопитесь. Оруженосцы, несите доспехи. Пусть каждый сам о себе позаботится. Время не терпит!

Удивительно было смотреть, как эти сорок знатных особ сбрасывали с себя одежду, заваливая палубу атласами и бархатами, а их оруженосцы, точно конюхи перед конскими состязаниями, изгибались, крепили, затягивали, завинчивали — надевали шлемы, застегивали латы, накладывали набедренники, и изысканно одетый придворный превращался в железного истукана. Там, где перешучивались и пели под лютню сэра Джона щеголи, теперь выстроились суровые воины. Внизу между кормой и носом лучники по команде своих начальников занимали назначенные места в деловитой тишине. Десятеро забрались в башенку на мачте — пост самый опасный.

— Подай вино, Никлас! — воскликнул король. — Благородные господа, пока вы не опустили забрала, приглашаю вас выпить со мной последнюю чашу. Прежде чем вы снова их поднимете, горло у вас порядком пересохнет, обещаю вам. Но за что бы нам выпить, Джон?

— За испанцев, — ответил Чандос, чье худое лицо выглядывало из просвета между забралом и подбородником, точно остроносая птица из дупла. — Пусть нынче сердца их будут тверды, а дух отважен!

— Хорошо сказано, Джон! — воскликнул король, и рыцари выпили вино с веселым смехом. — А теперь, благородные господа, по своим местам! Я буду командовать тут. Джон, тебе поручаю корму. Уолтер, Джеймс, Уильям, Фиц-Алан, Голдсборо, Реджинальд, вы останетесь со мной. Джон, выбери кого хочешь, остальные спуститесь к лучникам. Шкипер, правь в самую их середину. Еще не зайдет солнце, как мы вернемся с красным кораблем в подарок нашим дамам или больше их не увидим.

Искусство плыть против ветра еще не было изобретено, не существовало ни фока, ни бизани — только лишь небольшие передние, служившие для поворотов, а потому английский флот, чтобы перехватить врага, вынужден был двигаться по проливу наискосок. Однако испанцы, шедшие по ветру, жаждали