Но чудище, как мнилось ему, не убивало людей, домогаясь от них не жизни, не плоти и крови, а чего-то иного – возможно, более ценного. Он вдруг обнаружил, что может следить за толпой обреченных и в то же время размышлять – холодно, спокойно, логично, со всей мощью разума, тренированного опытом и годами. Похоже, на сей раз бетламин раздвоил сознание; и ту его часть, что оставалась трезвой и еще покорной ему, куратор мог вырвать из-под власти жуткого сна, наблюдая за ним извне, как бы с некоторого отдаления.

Это было непривычно, и мысли его вначале смешались Он пытался думать обо всем сразу – о пришельцах-двеллерах, затаившихся в сером тумане, о зомби с оловянными глазами и амм-хамматских сену, лишенных душ, о пророчествах Монаха насчет демонов злобных и зверей алчущих – не подобных ли тем, которых Скиф называл ару-интанами? Каким-то краешком сознания он размышлял и о бетламине – загадочном препарате крылатых шшадов; быть может, это средство даровало ему, человеку обычному, лишенному паранормальных талантов, пророческий миг предвидения? Потом раздумья Сарагосы пришли в стройный порядок, и он, продолжая следить за трепетавшими щупальцами монстра, сосредоточился на главной проблеме.

Итак, чего же О н и ищут на Земле? Что И м нужно? Или кто? Вероятно, люди, как подсказывал этот его сон. Но зачем? Что можно взять с человека как такового?

Все ту же плоть и кровь, подумал куратор, внутренние органы, сухожилия, кости и мышечную ткань либо то, что содержится в ней – ничтожное количество йода и железа, немного кальция и прорву воды… Вот и все! Но вряд ли такая мелочь могла интересовать амебоподобное чудище – загадочный символ тех, кого он искал на протяжении последних лет.

Однако имелось и кое-что еще – к примеру, труд человеческий. Он представлял собой великое богатство и иногда, если дело касалось умных мыслей и новых идей, ценился весьма недешево – правда, в земных, а не в инопланетных мерках. Труд этот всегда похищали и отнимали, с древности до нынешних цивилизованных времен; отнимали под тем или иным благовидным предлогом, то ли во славу богов, то ли ради спасения отечества, то ли во имя прогресса и грядущих поколений. Причин и поводов было много, суть одна: всегда находился хозяин, претендовавший на чужие мускулы и чужие мозги. Но хоть мозги, конечно, стоили подороже мышц, вряд ли они представляли особую ценность в галактическом масштабе. У тех, кто сумел добраться до Земли, преодолев пустоту, холод и мрак межзвездного пространства, головы тоже были устроены преотлично – разумеется, если у них были головы.

Что же еще, кроме силы мышц и разума, кроме самой жизни, являлось непреходящей ценностью, дарованной человеку? Быть может, его индивидуальность, умение любить и ненавидеть, различать добро и зло? Его отвага и трусость, эгоизм и гордость, любопытство и юмор, тяга к неведомому, воинственность, благородство, религиозный экстаз? Все доброе и дурное, что делает человека человеком, что переплетается в его душе подобно колючему терновнику, проросшему сквозь розовый куст? Считалось, что это нельзя отделить от личности, нельзя отнять, нельзя похитить… Но так считали м ы, с ледяным спокойствием отметил куратор, считали, не зная и не ведая, как подступиться к этакому глобальному грабежу. Однако те, другие, могут оказаться похитрее…

Итак, талант и труд человеческий можно отнять; их и отнимали не раз, калечили жизни, ломали судьбы, обкрадывали мозги… А душу? Можно ли выкрасть душу?

С этой мыслью он очнулся от наваждения.

За окном разгорался рассвет, в висках гудело и давило, будто сам Харана, бог с жалом змеи, стоял за его плечом, предупреждая о неведомой опасности. Куратор, еще погруженный в ночной кошмар, не сразу понял, что гулкие назойливые трели вовсе не почудились ему, не выплыли из сна вместе с прочими малоприятными воспоминаниями. Они, похоже, существовали сами по себе, и Сарагоса, распознав звонок, вначале дернулся к видеотелефону. Но звонили в дверь, что показалось ему странным: для визитов было рановато.

Он поднялся, пошарил в наплечной кобуре, свисавшей со спинки кресла. Пальцы обхватили ребристую цилиндрическую рукоять, удобно расположились в глубоких желобках; фиолетово-серый кристалл ствольного наконечника словно налился зловещим светом. Сняв оружие с предохранителя и сбросив туфли, Сарагоса неслышно шагнул в коридор, к двери.

Дверь в жилище Августа Мозеля была весьма основательной, бронированной и столь же надежной, как в квартирах журналиста Синельникова, полковника ФРС Чардецкого и прочих кураторовых ипостасей. Глазков в ней не имелось; глазкам он не доверял, памятуя, сколько неосторожных конспираторов словили пулю сквозь предательское отверстие. Что же касается монолитной двери, то вряд ли б кто-нибудь ухитрился прострелить ее из пистолета либо автомата; лишь «файрлорд», базука да еще, пожалуй, лазер справились бы с броневой сталью. Но ручными лазерами на всей Земле располагали только доверенные сотрудники Системы, а что до «файрлордов» и гранатометов, то их владельцы не удосужились бы нажать звонок. Они скорей всего разнесли бы в пух и прах запоры и замки, а потом продырявили все, что есть ценного в квартире, не исключая и хозяина.

Однако ж звонили! Выходит, хотели поговорить… И, подумав об этом, Сарагоса решительно распахнул дверь и выскочил на площадку. Массивный и тяжелый, он наверняка сбил бы с ног всякого поджидавшего за порогом; ну, а если б тот предусмотрительно отступил к стене, то и здесь имелось немало приемов и способов расправиться с нежданным визитером. Каким-то шестым чувством куратор предвидел, что пришли к нему неспроста, и твердо надеялся, что не выпустит гостя из рук. Гостя или гостей – неважно! Никого не выпустит – ни человека, ни зомби, ни даже ту жуткую тварь, что потревожила сегодня его сны!

Он с грохотом врезался в клетку лифта, присел, перекатился по полу, готовый нажать на спуск, вскочить, нанести оглушающий удар, ткнуть напряженными пальцами в горло, дотянуться до виска…

Но площадка была безлюдной. Звонок, заклеенный клочком липкой ленты, верещал по-прежнему, а у самого порога валялась небольшая ярко-красная коробочка величиной с сигаретную пачку. Бросив взгляд на лестницу – разумеется, пустую, – Сарагоса резво поднялся, освободил звонок и подхватил оставленный ему дар. Через секунду его вновь защищала надежная дверь; щелкнули замки, встали на место засовы, лязгнула тяжелая задвижка. Привычным движением он сунул лазер в карман и перевел взгляд на стиснутый в кулаке подарок.

Глянцевитая пачка, плотно закатанная в целлофан… на алой поверхности – золотой лист в обрамлении крохотных звездочек, под ним – четкая надпись латинскими буквами «Gold»… Куратор невольно вздрогнул, ощутив, как вдоль позвоночника пробежала холодная волна. Воспоминания о ночном кошмаре, о монстре с мириадами щупалец, о всех вчерашних делах и делах будущих мгновенно испарились у него из головы.

«Голд»!

Похоже, тайное зелье, о коем ходили слухи среди поклонников запредельных странствий, добралось к нему само, своим ходом… добралось, ухитрившись нажать кнопку звонка… Он искал эту штуку еще с весны, пытался выйти на распространителей и через собственных агентов, и через службу по борьбе с наркотиками. От службы, впрочем, толку было немного; там полагали, что «голд», он же «прадо», «лувр» и «эрмитаж» – одна из фантастических легенд сдвинутых любителей «травки». Но Сарагоса так не считал.