Кипу, шнуры с узелками, являлись точным эквивалентом палочек с зарубками, использовавшихся в старой европейской системе счета. Педро Сьеса де Леон, писавший свои хроники непосредственно после завоевания Перу, утверждал, что «в столице каждой провинции имелись бухгалтеры, которых они называли quipu-camayocs, и с помощью этих узелков они вели учет дани, вносимой жителями этого района, в серебре, золоте, тканях, скоте, вплоть до древесины, и с помощью этих кипу в конце года, или десяти, или двадцати лет они предоставляли отчет чиновнику, в чьи обязанности входила проверка, настолько точный, что даже пара сандалий не могла пропасть». Подобными средствами касик Уакара-Пора смог подсчитать все, что он передал испанцам с момента прибытия Писарро в долину, «без единого упущения… чем я был поражен». И он добавляет: «…войны, жестокости, мародерство и тирания испанцев были таковы, что, если бы эти индейцы не были настолько привычны к порядку и предусмотрительности, они все пострадали бы… Когда же [испанцы] проходили, вожди собирались вместе с хранителями кипу, и если один из них потратил больше, чем другие, те, кто отдал меньше, возмещали разницу, так что все были в равных условиях».

Эти «равные условия» являлись краеугольным камнем, на котором держалась империя инков. «Не терпели никого, кто был бы ленив или пытался прожить за счет труда других; все должны были работать. Так, в определенные дни каждый землевладелец шел на свои земли и брал в руки плуг… это делали даже сами Инки, чтобы подать пример». Это, конечно, был чисто символический ритуал, имевший целью подать пример высшим и низшим. Здоровый человек «трудился и ни в чем не нуждался; больной получал все необходимое со склада». Тем не менее «равные условия», как во всех централизованных, бюрократических или коммунистических государствах, являлись фасадом, за которым скрывалась двухкастовая система. Тот факт, что закон инков предусматривал для бюрократической элиты менее суровые наказания за его нарушение, только подчеркивает важность высшей касты для поддержания системы. В современных коммунистических терминах, они являлись членами «партии».

Базис государства инков составляли работники, а базовой единицей рабочей силы являлся айлью. Это сельское объединение семей, в буквальном смысле самодостаточная единица, размер которой варьировался в зависимости от характера местности. Такое деление сложилось исторически и естественно в горной стране, где каждая долина или травянистое нагорье были почти полностью изолированы от остальных. Разница состояла в том, что в империи инков изолированные сообщества связывались королевскими дорогами. Дороги эти, сооруженные в первую очередь для завоевания, превратились со временем в линии связи, делавшие возможным центральное планирование и организацию. Другим фундаментальным изменением явилось то, что государство присваивало земли айлью и перераспределяло их: часть работникам, часть государству, часть богу Солнца, причем айлью платил своего рода трудовой налог, обрабатывая землю и собирая урожай на государственных и храмовых землях. Он также обязан был мыть золото на речных россыпях и добывать серебро в горных шахтах, очищая его от примесей свинца, железа и серы путем «сжигания горы, и, когда горят комья серы, серебро падает вниз каплями».

Каждую осень та часть земли, которую государство давало в пользование «коммуне», перераспределялась. Каждая семейная пара получала топо (topo). Размеры топо различались в зависимости от количества ртов, которые должна была кормить семья; в среднем такой участок составлял примерно акр. Каждый здоровый работник должен был к двадцати годам жениться, в противном случае невеста для него назначалась сверху. Поскольку пурик, или работник, являлся основой общества инков, то поощрялось деторождение; для заключения брака достаточно было соединить руки и обменяться сандалиями. Трудовые отряды для обработки государственных и храмовых земель формировались на основе десятичной системы кипу; десять работников составляли полевую единицу под командой десятника, на десять таких единиц полагался старшина, на десять старшин – начальник. И так от сельской единицы к племенной, от племенной – к провинциальной, от провинциальной – к региональной и, наконец, от региональной, представлявшей одну из четвертей империи, – к самому Инке.

Для ребенка мужского пола практически не было иного пути, кроме айлью. Он рождался в нем и умирал в нем же. Гарсиласо пишет:

«Детей растили очень сурово, и не только инки, но также и простые люди. С рождения их каждое утро купали в холодной воде, затем заворачивали в пеленки… Этот обычай холодного погружения, как говорили, укрепляет ноги и руки ребенка и помогает ему легче переносить суровый горный климат. Его руки держали туго спеленутыми до четырехмесячного возраста. В самом деле, на протяжении всего первого цикла он день и ночь оставался прикрепленным к жесткой, как дерево, сетке, устроенной в сундуке с тремя только ножками, что заставляло его качаться, как колыбель. Для ухода за своим ребенком мать наклонялась к нему, даже не отвязывая его и не беря его на руки. Его кормили грудью три раза в день, утром, в полдень и вечером, и никогда в другие часы, даже если он плакал и звал мать. Женщины, независимо от социального положения, всегда сами ухаживали за своими детьми; все время, пока они ухаживали за младенцами, они воздерживались от всяких сношений со своими мужьями, а ребенок, пока его не отняли от груди, не получал никакой другой пищи, кроме материнского молока. Когда же приходило время вынимать ребенка из его колыбели, мать, чтобы ей не пришлось брать его на руки, ставила колыбель в выкопанное в земле углубление, которое было ребенку по грудь. Достигнув возраста, когда он мог ходить на четвереньках, ребенок начинал сосать грудь стоя на коленях, и ему приходилось обходить вокруг матери, чтобы добраться до другой груди, а она при этом совсем ему не помогала. При рождении младенца матери меньше заботились о себе, чем о своих детях: родив, в собственном доме или у реки, и вымыв новорожденного, они мылись сами и возвращались к работе, как будто ничего не произошло. Там не было настоящих акушерок, а те женщины, которые служили в этом качестве, больше напоминали колдуний. Такой обычай бытовал среди всех индейцев Перу, богатых или бедных, знатных или простолюдинов.

В период полового созревания ребенок мужского пола надевал набедренную повязку. После этого жизнь его посвящалась работе на свою семью и на государство; или армейской службе, сражениям или гарнизонам; или работе в трудовых отрядах на строительстве дорог и городов.

Благодаря высотному изменению климата работник мог выращивать урожаи самых разнообразных растений. Прибрежный хлопок дополнял обычную для Сьерры шерсть ламы в качестве сырья для изготовления одежды, а также доспехов и своего рода воинских шлемов. Основной пищей служили маис и картофель – выращивалось двадцать сортов маиса и не менее двухсот сорока сортов картофеля. Широко практиковались устройство террас и ирригация; иногда вода для полива доставлялась с расстояния в сорок миль. Дикие животные находились под охраной и служили предметом ежегодной королевской облавной охоты, в которой участвовало до тридцати тысяч воинов-загонщиков. Хищников уничтожали, слабых животных отбраковывали и отдавали на мясо крестьянам, а на викунью и гуанако, дикую ламу, охотились ради их тонкой шерсти. И все же, несмотря на отлаженность этой патриархально-аграрной экономики, единственным земледельческим орудием оставалась окованная медью соха; колесо если и было известно, то не использовалось. Достаточное и даже избыточное количество покорной рабочей силы, террасная система в горных районах и интенсивное хозяйство на орошаемых землях не давали стимула к развитию механизированных методов хозяйствования, так же как горная местность – их естественная среда обитания – не стимулировала изобретения каких бы то ни было форм колесного транспорта. Для обработки земли существовали пурики, крестьяне, а для перевозки грузов – ламы. Этого было достаточно. Основу этой цивилизации составляли человекочасы. И хотя пурики жили в безопасности, свободы у них было мало.