– Он мой! – взвыл Свейн Рыжий, устремляясь к великану, который даже не обернулся, чтобы взглянуть на свое судно, удалявшееся от «Змея» благодаря усилиям наших гребцов.

Франки стояли у себя на корме, пялясь на нас из-под шлемов и по-прежнему сжимая в руках мечи и копья. Однако вскоре им был отдан приказ, и тогда они бросились на свои скамьи, сунули весла в воду и погнали корабль за нами.

– Нет, Свейн, – выпалил я, схватив за плечо Бьярни: тот тоже выступил вперед, желая сразиться с тем, кто снес голову его брату. – Эта битва за мной.

«Фьорд-Эльк» к тому времени уже оторвался от врага: франки на втором корабле дали задний ход, не желая оказаться зажатыми между двумя языческими ладьями, что позволило датчанам проскочить вперед. Теперь «Змей» замыкал вереницу драконов.

Боргонов великан, осклабясь, поманил меня коротким топором, который держал в левой руке. Свейн нахмурился. Я знал: он хочет прогнать меня и познакомить франка с собственным двуручным топором на длинном древке. Но Рыжему все же пришлось прикусить язык, чтобы не принижать меня в глазах противника, хотя его собственные глаза вполне откровенно выражали все, что было у него на уме.

– Этот здоровенный комок соплей тролля уже отведал моего ножа, – сказал я. – Теперь я выпущу из него зловонные кишки и скормлю их рыбам.

Я поднял щит и зашагал к франку, чувствуя, как страх скручивает мой желудок. Мне внезапно занадобилось облегчиться, и, наверное, я наполнил бы целое ведро. Мой враг, воин без щита, был огромен, не меньше Свейна, и двигался с уверенностью человека, привыкшего убивать, не сбавляя шага. Верно, он и сам знал, что, прыгнув на палубу «Змея», предрешил свою судьбу. Совершивший такое мог быть либо совсем бесстрашным, либо безмозглым, либо сумасшедшим. Ни то, ни другое, ни третье не сулило мне ничего хорошего.

– Давай, Ворон! – завопил кто-то из гребцов позади меня.

– Распотроши сукина сына! – прокричал другой.

Ободряющие возгласы слились в раскатистое подобие грома, меж тем как руки англичан и норвежцев продолжали поднимать и опускать весла. Я посмотрел на Сигурда: тот нахмурился, однако кивнул, понимая, вероятно, что я должен поквитаться с убийцей Бьорна, спасшего мою жизнь ценою своей. По той же причине отступил и Бьярни, страстно желавший убить франка собственноручно.

Сейчас гребли все, кроме Флоки, Свейна, Бьярни, Пенды, Улафа, Сигурда и Кнута, державшего румпель. Из уважения к храбрости врага зрители поединка вложили мечи в ножны и сели на пустующие задние скамьи. Только Бьярни стал со щитом возле кормчего, защищая его. Франкские корабли держались позади нас: их капитаны и, само собой, Боргон, желали видеть схватку, хотя епископ, надо полагать, плевался ядом, разозленный безрассудной выходкой своего человека. Священник наверняка знал, что ему придется искать себе нового телохранителя, даже если великану удастся убить меня.

– Проделай ему в заднице новую дырку, Ворон! – рыкнул Флоки Черный.

– Отрежь говнюку яйца, парень! – произнес Улаф, почесывая бороду, похожую на птичье гнездо.

Я шепотом призвал на помощь Одина и поцеловал обод своего щита. Затем, стиснув челюсти и сглотнув комок страха, распиравший мне горло, выступил вперед.

Лицо франка казалось высеченным из скалы, и я понял, каково было Беовульфу, когда тот выходил на бой с Гренделем. Мне припомнились слова Флоки: «Если дерешься с человеком, который крупнее тебя, нужно бить его по ногам. Отрежь их к чертям, это не труднее, чем срубить дерево». – «Но дерево не размахивает оружием», – подумал я теперь, не зная, как мне добраться до ног Боргонова телохранителя, чтобы тот не проткнул меня мечом и не рассек надвое своим устрашающим топором.

– Господь да пребудет с тобою! – крикнул отец Эгфрит.

Я скривился: мне хотелось, чтобы со мной был Один или храбрый Тюр, бог сражений, а не слабый христианский бог мира.

– Иди сюда, недоросток, – произнес франк по-английски сквозь стиснутые черные зубы.

Как только я шагнул вперед, в воздухе мелькнуло его копье, нацеленное мне в лицо, но я успел поднять щит и принял удар невероятной силы (притом нанесенный одною рукой). Свободного места на корме было мало, и я не мог водить неприятеля кругами, чтобы тот утомился. Следовали все новые и новые удары копья, однако я каждый раз останавливал их своим щитом, что давалось мне ужасно трудно. Ну а франк улыбался, как будто наш поединок был просто игрой. Его высокомерие ужалило меня еще больнее, когда он перевернул копье и принялся стучать по моему щиту тупым концом и даже размахивать древком, как косой, пытаясь то справа, то слева ударить меня по голове или ногам. Я, изо всех сил увертываясь, старался перерубить древко, но мой меч разрезал лишь воздух. Когда великан нанес мне удар в правое плечо, моя рука совершенно онемела, так что скрюченные пальцы едва удерживали оружие. Я сделал шаг назад, ожидая нового выпада врага.

Этот выпад оставил вмятину на шишаке моего щита, а после следующего кровь залила мой левый глаз. Он бы вытек, если б острие, рассекшее кожу у меня на виске, попало чуть правее. Франк не поспешил убрать копье, и я ударил по нему мечом, отбросив его в сторону. Тогда противник шагнул ко мне, взмахнув своим коротким топором. Я заслонился щитом. Раздался страшный треск: лезвие проломило древесину и накрепко засело в ней, едва не ранив меня в предплечье.

Телохранитель епископа, ворча, попытался высвободить оружие; моя рука не выскользнула из кожаных петель, а застрявшая головка топора не сдвинулась. Великан взревел и дернул еще сильнее, чуть не подняв меня над палубой «Змея», так что кости мои загремели, но все без толку. Тогда он, рассвирепев, швырнул меня вместе со щитом, топором и всем моим снаряжением о борт корабля. Я с грохотом приземлился на доски, едва не испустив дух от такого удара. От щита, из которого по-прежнему торчал топор, толку уже не было, поэтому я стряхнул его с руки и с трудом поднялся, думая о том, что до сих пор мне не удалось проявить себя перед моим ярлом. Викинги продолжали кричать, подбадривая меня. Они побагровели от ярости и жажды крови, еле удерживаясь, чтобы не броситься на огромного франка, который готов был вот-вот меня прикончить.

– Убей его, Ворон! – произнес Сигурд. Взгляд ярла жег мои глаза, в голосе звучала сталь. – Убей прямо сейчас!

Внезапно я почувствовал, что Кинетрит тоже на меня смотрит, и в этот миг понял: лучше я теперь же погибну, пронзенный копьем, чем позволю врагу на виду у всех гонять меня по палубе, как паршивого пса.

– Видно, твоя мать родила тебя после того, как на нее взобрался бык, – сказал я франку, снимая шлем и кладя его на доски. Кровь залила мне левый глаз, так что я ничего им не видел, и стекала на бороду. С волос капал пот, слюна загустела, точно лягушачья икра. – Я еще никогда не встречал такого уродливого зверюги, – продолжал я, ухмыляясь. – Правда, вчера я видел, как твой отец щиплет травку на лугу, так он еще безобразней тебя. – Я не знал, понимает ли меня франк, но, даже если нет, он все равно почуял, что я его оскорбляю, и скривил губу, крепче сжав копье. – Мой друг Свейн охотно станет пить из твоего черепа.