Я бежала по улицам, не замечая окружающих картин и звуков. Лишь одно меня волновало – квадратное серое здание у озера. Почтамт. Я знала, что в одном из адресованных мне писем найдется ответ на самый важный вопрос – приедет ли мама меня навестить?

На этот раз меня ждали четыре конверта. Я выбежала на улицу, борясь с искушением поддеть ногтем первый же и разорвать его. Я нашла свою любимую забегаловку, хозяин которой как раз раскладывал лапшу к приходу вечерних посетителей. Увидев меня, старик улыбнулся и, ни говоря ни слова, протер чан, чтобы приготовить мое любимое блюдо. Я села в углу и попыталась разглядеть марки в меркнущем свете. Я давно уже все просчитала: письмо из Ханоя шло в Виргинию три недели, обратный ответ – дня четыре, и еще восемнадцать долгих часов, прежде чем конверт окажется в ящичке под буквой «М» ханойского почтамта.

И я нашла его. Почему-то я сразу поняла, что это именно то письмо. Сначала я подумала, не прочесть ли сперва другие письма, но пальцы рвали бумагу, двигаясь сами собой, и через секунду мои глаза уже бежали по строчкам.

«Как бы мне хотелось увидеть хмонгов… чудесные вышивки… бродить от хижины к хижине… поговорила с папой насчет поездки…» О нет! «Он даже слышать не хочет… так боится меня потерять… Что я только ни говорила, но успокоить его не смогла. Пришлось выбирать».

Последняя строчка красным пламенем горела у меня перед глазами. «Видимо, теперь осталось путешествовать только в мечтах».

Чтобы такой человек, как мама, и не путешествовала? Мама, которая часами могла разглядывать под микроскопом воду из лужи? Я не знала ни одной книжки про путешествия, которой бы она не прочитала. Она – единственный человек из всех моих знакомых, кто знает, где находится Илоило. Чтобы она больше не путешествовала? Невозможно. Ведь это из-за нее я начала странствовать по свету…

Я свернула письмо и отложила его в сторону. Другие письма подождут. Я прислонилась к стене. Мне так хотелось побыть одной. Но от пульсирующего сердцебиения города, его звуков и запахов не было спасения.

Я закрыла глаза. Вдалеке слышался мерный деревянный стук. Где-то там маленький мальчик ходит по улицам, расхваливая суп из другой лавки. Я уже видела его здесь: он бродил туда-сюда до самого утра. Сегодня его голос казался усталым.

Открыв глаза, я увидела у себя на тарелке сладкий и липкий пирожок. Старик улыбнулся и вернулся к работе. Наверное, увидел мои слезы.

Новые звуки накладывались на старые, сливаясь в симфонию. Торговка хлебом разносила остатки своего товара, прежде чем высыпать остатки на крышу для птиц. Мороженщик трубил свои две ноты, и к его тележке стекался топот детских ножек. Продавец тофу выкрикивал название своего товара на семи тонах, и оно превращалось в певучую мелодию. Все это стало таким знакомым – экзотическая мешанина азиатских звуков.

Я просидела там до полуночи. Как мне хотелось поделиться всем этим с мамой.

Я планировала сделать длинный крюк, стартовав из Шапы, перейдя Тонкинские Альпы и миновав Дьенбьенфу, и вернуться в Ханой через устье реки с раскинувшимися вдоль берегов рисовыми полями. Мне предстояло покрыть пятьсот миль по тяжелопроходимой горной местности, это должно было занять не менее трех месяцев. Я повесила записку на доске объявлений в кафе, намереваясь купить мотоцикл. Прошла неделя. Наконец кто-то приписал внизу время, дату и адрес в старом городе. Я поспешила по адресу – и увидела… Джея!

У него есть идеальный мотоцикл, сказал он, надежный и большой, на нем я гарантированно проеду хоть по самому высокому хребту и даже не вспотею.

– «Зверь», – сказала я, отнюдь не сияя от радости.

– «Зверь», – кивнул он.

Оказалось, наш «зверь» магически преобразился после встречи с мотоциклетными гуру из дома № 73 по улице Фудонг. Мастера заменили коротящие проводки зажигания, приварили сломанный стартер и шатающиеся сиденья, обновили цепь и тросы, зарядили аккумулятор, починили фары, разобрали цилиндр – одним словом, соорудили абсолютно новый мотоцикл, лишь отдаленно напоминающий предательского «зверя».

– И к тому же, – торжественно завершил Джей, – у мотоцикла есть даже водитель – это я.

Однако я сомневалась. Джей был примерно так же надежен, как и его мотоцикл, и до сих пор не проявлял особого интереса к деревенской жизни. Более того, заставить его достать камеру из чехла было не легче, чем выманить устрицу из раковины.

– Почему это ты вдруг передумал? – спросила я.

– Ну, – ответил он, – я подумал и решил – должен же я извлечь хоть что-то из времени, проведенного здесь. К тому же мне кажется, что карьера режиссера документальных фильмов как раз для меня.

– Что мне нужно сделать, – сказала я, – чтобы ты снова меня не подвел?

Он откинулся на стуле:

– Мне нужна копия всего материала, что ты отсняла во Вьетнаме.

– И что ты с ним будешь делать? – внезапно заподозрив неладное, спросила я.

– Может, смонтирую короткий фильм и буду показывать друзьям. Любительский, разумеется. Но если фильм выйдет в эфир, я хочу, чтобы мое имя было в титрах.

– Обещаю, – ответила я.

– А как насчет процентов от прибыли?

– Разбежался.

Он пожал плечами:

– Ну и ладно. Когда выезжаем?

Я села и поразмыслила над его словами. Было трудно забыть все те многочисленные случаи, когда в критический момент я поднимала глаза и видела, что Джей не снимает, а, как обычно, курит, сидит или просто в очередной раз обиделся и игнорирует меня. Неужели поездка по шоссе № 14 меня ничему не научила? Как и Шапа, и Нячанг?

Но как всегда, никого больше рядом не оказалось. Да и шансы найти попутчика для столь долгого и утомительного маршрута были ничтожны. Чем больше я задумывалась об этом, тем яснее понимала, что между Джеем и моим фильмом существует некая сложная связь. Я любила свою камеру и ненавидела – любила тогда, когда удавалось заснять волшебный момент, и я знала, что он останется на пленке навсегда, и ненавидела, когда съемки мешали мне заводить новых друзей, встревали в разговоры и влияли на ход событий.

Без Джея на пленке будет не хватать главного, и у меня появится идеальный предлог, чтобы отложить камеру, расслабиться и насладиться путешествием. Если он поедет со мной, у меня появится возможность однажды поделиться впечатлениями от поездки с другими. Этот фильм обходился мне намного дороже, чем я предполагала. Но стоил ли он того – вот в чем вопрос.

Мы с Джеем отъехали на тридцать километров от Йенбая, когда цепь с омерзительным скрежетом разорвалась. Мотоцикл по инерции докатился до маленького поселка, и я притормозила. Местный механик с рвением взялся чинить «зверя» и вскоре сообщил, что мы потеряли одно звено и потому цепь ремонту не подлежит. Я созвала толпу из тридцати детей, которые, как обычно, околачивались рядом, и организовала охоту за потерянным звеном с вознаграждением в два доллара, решив, что дети в силу своего роста ближе к земле и не прочь покопаться в грязи. Через полчаса усердных поисков стало ясно, что звено навсегда почило в стране непарных носков и забытых в переполненных поездах бумажников. Механик улучил момент и предложил одному из нас съездить в Йенбай со своим двоюродным братом. В Йенбае жил его родной брат, знаменитый мастер на все руки, и там же можно было купить новую цепь. Мы подбросили монетку, и я села пить чай.