– А даже если и знаю, – сказала она, – с чего бы мне что-то тебе рассказывать?

– Чтобы мне помочь.

– И с чего бы мне тебе помогать?

– Даже не знаю. Может быть с того, что это правильно?

– Ты живешь в каком-то странном мире.

– Я думал, что вы хотели начать с чистого листа.

Щупальца дыма от сигареты извивались у нее перед лицом.

– Пистолет у тебя на поясе – он заряжен?

Я был поражен и не мог сообразить, как она заметила оружие, если все время стояла прямо передо мной?

– Да.

– Собрался пристрелить кого-то?

– Он исключительно для самозащиты.

Мой ответ, судя по всему, показался ей забавным, потому что на ее губах появился намек на улыбку, который, впрочем, быстро пропал. Клаудия медленно перевела взгляд на деревья позади нас, как будто наблюдала за ними, искала что-то спрятанное среди них.

– Ладно, – негромко сказала она, качнув головой в сторону дома. – Давай уйдем с солнца.

Как я и предполагал, внутри дом выглядел плачевно. Крошечная кухня, столь же скромная гостиная и темный провал коридора, который, наверное, вел в спальню и ванную. Моим глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к переходу от яркого солнечного света к этой почти что пещере. Скудное освещение просачивалось внутрь сквозь два открытых окна в гостиной, но в кухне, куда мы прошли через заднюю дверь, окна были закрыты и занавешены дешевыми рулонными шторами из зеленой холстины. В воздухе пахло пылью – она лежала повсюду тонким слоем. Я в неуверенности замер у двери, а Клаудия направилось к древнему холодильнику. Дверца раскрылась с громким лязгом, и свет изнутри рассек комнату. Клаудия сунула руку внутрь, вынула коричневую бутылку без этикетки и показала мне.

– Будешь?

– Нет, – сказал я. – Но спасибо.

Она закрыла дверцу и оперлась спиной о холодильник. Ее шею покрывала пленка пота.

– Это всего лишь сарсапарилла. – Она отвинтила крышку и как ни в чем не бывало бросила ее в ближайшую раковину, до краев наполненную грязной посудой и сотнями муравьев.

Я пододвинулся к столу в центре комнаты и заметил чемодан в дверях гостиной.

Клаудия перехватила мой взгляд и сказала:

– Я только вчера вечером приехала, еще не успела распаковаться. И прибраться, разумеется. – Она шумно отхлебнула из бутылки.

– Я приезжал недавно, но…

– Да, разбудил меня своим стуком.

– Прошу прощения. – Я смущенно улыбнулся и вытянул из-за стола один из стульев. – Не против, если я сяду?

Клаудия взмахнула бутылкой в сторону стула.

– Я проходила реабилитацию – у меня проблемы с метом. Там было дерьмово, но оно того стоило. Больше никаких наркотиков и никакой выпивки. Остаются только никотин, сахар и кофеин. Скоро я буду опять на коне, но, как говорится, надо двигаться потихоньку. Несколько лет назад я справилась с героином и кокаином – и с этим справлюсь. По крайней мере, так я себе говорю. Приходится рассказывать самой себе всякие байки. Звучит бредово, но работает. Один куратор сказал, что у меня так называемый аддиктивный тип личности, что я «склонна к формированию пагубных привычек». Я такая: да ващще, вы, наверное, провидец! – На ее лице появилась искренняя, очень симпатичная улыбка. Зубы были крупноваты для ее рта, и между передними красовалась заметная щель, но они были прямыми и белыми и словно осветили все ее лицо.

– Клаудия, вам не нужно передо мной оправдываться.

Ее улыбка пропала.

– Ты думаешь, я оправдываюсь?

– Не знаю.

Она допила сарсапариллу, оттолкнулась от холодильника и поставила бутылку на кухонную стойку.

– Я сама по себе с двенадцати лет. И по большей части жила как животное. Хуже. У животных есть какие-то правила. Они лучше нас. Все эти сказочки про царя природы – полная туфта. Мы – ошибка природы. Уродство, выблядки эволюции. Это каждый дурак знает. Но я ни за что не извиняюсь и не оправдываюсь. Знаешь, почему? Потому что я никому ничего не должна, и не я выдумала эти гребаные правила, вот почему.

Клаудия была поразительно умна от природы, и оставалось только гадать, чего она могла бы достичь, сложись ее жизнь иначе.

– Я не хотел сказать, что…

– Нет, конечно. – Она медленно прошла вдоль стойки, не отрывая от меня глаз. Каблуки ее ботинок клацали по кафельному полу. – Я так долго была наркошей и шлюхой – и многим другим, о чем тебе точно не захочется знать, – что едва могу представить себя кем-то еще. Но я изменилась. Я стала другой. Моя жизнь все еще в полном раздрае, но постепенно я все обустрою. И скоро я отсюда уеду. – Она ткнула пальцем на потрепанный грязный плакат с рекламой Флориды: пара в купальных костюмах, держась за руки, бежит по песку прочь от камеры, к океану. – Никогда там не была, но всегда хотела попасть. И теперь я уеду. Самое время и вправду уехать. – Несколько секунд она разглядывала изображение. – Был там когда-нибудь?

– Во время медового месяца, давно.

– И там все действительно так, как на картинке?

– Кое-где да.

– Устроюсь какой-нибудь официанткой и все выходные буду только валяться на пляже и купаться. Теперь остается только забывать. – Клаудия очнулась от мечтаний и облокотилась о кухонную стойку. – Суть в том, что я не собираюсь торчать здесь слишком долго. Я была там, куда ты теперь направляешься, и больше не хочу с этим связываться.

– Понимаю.

– Не было ни этого разговора, ни всего, что я расскажу. Ты сюда даже не приезжал, ясно? И если ты пойдешь к копам, я…

– Я не пойду к копам.

– Только попробуй, и…

– Я не пойду к копам. Боже мой, мне тоже придется вам поверить. С тем же успехом вы можете пойти в полицию после того, как я расскажу все, что знаю.

– Ты понимаешь, с нами, наркошами и проститутками, такое дело… – Она оттянула перед рубашки и подула между грудей. – Нам нельзя верить.

– Все равно, как по мне, вы рискуете куда меньше, доверяя мне, чем я – доверяя вам, – сказал я. – Мы те, кто мы есть, так ведь?

– О, ты прям настоящий Платон! – Клаудия выпустила рубашку. Мой взгляд поднялся вдоль складок материи до видимых выпуклостей ее грудей. – Беда только в том, что большинство людей не имеет представления о том, кто они такие. И еще меньше знают о мире, в котором живут. Для них все вокруг – мороженое да розы за белыми заборчиками, понимаешь? Слепошарые мудозвоны. Я повидала такое, чего никто не захочет видеть. С самого детства плыла в самой быстрине и до сих пор жива. Я видела и делала – и со мной делали – такое, что ты бы не поверил, даже если бы у меня были доказательства. Твои мозги просто отказались бы воспринимать информацию. Думаешь, ты знаешь ад? Я жила в нем, жила им – и я все еще здесь. По крайней мере, то, что от меня осталось. Тебе нужно чему-то верить? Верь этому. – Она вытащила из кармана сигареты. – Хочешь знать, что знаю я? Отлично. Только ты первый. Я ни слова не произнесу, пока ты не расскажешь все, что знаешь сам. – Как облако перед диском луны, снисходительное выражение появилось на ее лице, проплыло и пропало. – Что, по-твоему, ты знаешь.