* * *

В спальню с шумом ввалились работницы третьего класса, из-за громкого смеха их слов было не разобрать, и Жюли мгновенно пробудилась от тяжкого сна. Вечерняя смена закончилась. С тяжелой головой и неприятным вкусом во рту Жюли приподнялась на постели, ей казалось, что она весит тысячу фунтов, не меньше. Она спустилась с кровати и поплелась в ванную комнату, а девушки вокруг бросали на нее косые взгляды и перешептывались. Жюли так и проспала все это время в рабочей форме, и теперь форма была помята, и казалось, что сидит она на ней криво. Жюли никто не дразнил, но никто с ней и не здоровался. Их предводительницы Симоны в комнате не было.

Ополоснув лицо и прополоскав рот, Жюли вышла в коридор. Идти в спальню у нее не было ни малейшего желания; эта набитая двухъярусными кроватями комната стала для нее враждебной территорией, работницы третьего класса не хотели иметь с ней ничего общего, а остальные были к ней равнодушны. Жюли снова вспомнила о Николае. С того первого утра в порту Гавра он был к ней дружелюбен. Он преследовал ее, он желал ее, говорил, что любит. Жюли вспомнила его любовные записки, порванные и скомканные, они лежали у нее под подушкой, вспомнила о подаренном ей медальоне. Может, он просто где-то задержался?

Жюли хотелось, чтобы он объяснил, что все-таки случилось, но снова спуститься в машинное отделение ей было просто не под силу. Придется подождать, пока он к ней явится сам. Так будет лучше в любом случае – пусть не думает, будто ей невтерпеж. Жюли заглянула на кухню, но Паскаля там уже не было; она забрела в общую комнату, но в ней было не продохнуть от сигаретного дыма, и она не продержалась там и минуты. Ей так хотелось подышать свежим воздухом, и хотя на море все еще штормило, она решила выйти на палубу.

Она толкнула тяжелую дверь, и ее мгновенно обдало прохладой. Дождь прошел, и пронизанный холодом воздух почти сразу привел ее в чувство. Глубоко дыша, Жюли шагала по палубе мимо гигантской катушки с намотанной на нее веревкой, мимо перевернутых вверх тормашками шезлонгов, как вдруг впереди мелькнула чья-то фигура – в углу, прислонясь к стене, стоял какой-то крупный мужчина. Жюли улыбнулась – это был Николай.

Ни на миг не задумываясь, что она ему скажет, Жюли бесшумно двинулась к Николаю. Луна почти скрылась в облаках, завывание ветра заглушало ее шаги, подкрасться к нему незаметно не составит никакого труда. Николай стоял в одиночестве с закрытыми глазами, с чуть приоткрытым ртом, а его большие руки покоились на каком-то стоявшем перед ним предмете. На бочке? На вентиляционном отверстии? Что он делает на таком холоде? Уже в двух шагах от него она увидела, как переменилось выражение его лица. Голова резко дернулась вверх, тело напряглась. Он схватил стоявший перед ним предмет, и в руке его оказался клок волос. Перед ним была женская голова.

Жюли не шевелилась. Николай открыл глаза, медленно сосредоточил взгляд на Жюли и усмехнулся, а женщина, поднявшись с колен, встала рядом с ним.

– Видишь, Николай? Я знаю, как доставить мужчине удовольствие!

Это был голос Симоны. Она потянулась, чтобы поцеловать Николая, но он резко развернул ее в другую сторону.

– Симона, – явно забавляясь, проговорил он, – ты ведь знакома с Жюли.

Симона, увидев каменное лицо Жюли, расхохоталась.

– Что? – задрав вверх голову и ухватившись за Николая, вскричала она. – Пришла поучиться?

Глядя на них в упор и ожидая, что Николай хоть что-то ей объяснит, Жюли постояла еще с минуту. Но Николай не произнес ни слова. Он лишь самодовольно усмехнулся и схватил Симону за грудь. Жюли развернулась, чтобы бежать прочь, а ей вдогонку раздался восторженный крик Симоны:

– Ах ты озорник!

Почти добежав до двери, Жюли споткнулась о шезлонг и поцарапала колено. Они смеялись ей вслед, она это чувствовала, но слышала лишь завывание ветра.

Интересно, догонит ее Николай? Но что он может теперь ей сказать? Жюли пробрала дрожь, и она, обхватив себя руками, попыталась согреться. Зачем она позволила ему до себя дотронуться? Ей вспомнились сияющие свинячьи глазки Симоны. Неужто ей это приснилось? Симона стоит на коленях на ледяном металлическом полу с заткнутым ртом, и это ее величайшая победа? Пусть берет его. Жюли теперь ненавидела их обоих.

Ей некуда было идти, не с кем поговорить, и она пробралась в темную кухню. Подойдя к длинному прилавку, провела кончиками пальцев по чистой прохладной поверхности. Заметив подставку для ножей, вытащила самый длинный, тот, которым Паскаль резал рыбу, и провела рукой по его лезвию. Вдруг в углу что-то зашевелилось. Жюли в ужасе замерла и, съежившись, прижалась к стене. Выставив вперед нож и дрожа, она прислушалась: может, это отзвук шагов Николая? Пытаясь разобраться, что происходит в дальнем конце комнаты, Жюли напряженно вгляделась во тьму. Возле двери мелькнул кошачий хвост.

– Буря, – облегченно вздохнув, пробормотала Жюли. Она лишь сейчас поняла, что все это время стояла не дыша.

Кошка с нахальным и гордым видом повернулась мордой к Жюли. В зубах у нее оказалась мышь. Жюли вздрогнула и отшатнулась. Бросив нож, она выбежала из кухни. Кошки-мышки. Эта игра была хорошо ей знакома. Она, подобно глупой мышке, сама полезла кошке в пасть.

Находиться в третьем классе Жюли сейчас было невмоготу, и она побрела в середину корабля, а по дороге снова всплыли мысли о Николае и его жестокости. Она ведь искала ему оправдание – необузданная страсть влюбленного в нее мужчины и прочее, – но теперь она прекрасно понимала, что произошло. Она Николаю доверилась, а он бессердечно ею воспользовался. В свое время Лоик откровенно описывал зверства на войне, но то, что в мирное время люди способны на подобную жестокость, она не могла себе даже представить.

Жюли взбиралась по лестницам, шагала по коридорам – этим металлическим траншеям в заклепках – подальше от удушающей жары, подальше от шума моторов. Длинные коридоры, запертые двери… Она не понимала, где оказалась, но, проклиная качку и хватаясь за поручни, продолжала идти вперед.

Добравшись до верхней палубы, она, глубоко вдохнув холодного воздуха, не раздумывая, двинулась к борту корабля и устремила взгляд на бурлящий могучий океан – океан, из-за которого ее выворачивало наизнанку.

Жюли схватилась за перила и сжала их с такой силой, что у нее побелели пальцы. Она наклонилась вперед и, скользнув взглядом вдоль обшивки корабля от одного иллюминатора до другого, попыталась определить уровень каждого из иллюминаторов. Шестой? Седьмой? Жюли перегнулась за борт и провела рукой по крашеным заклепкам – бесчисленным корабельным родинкам, усеявшим всю обшивку до самой воды и ниже ватерлинии. Неужели с отправления лайнера прошло всего несколько дней? В тот первый день, когда Жюли, перегнувшись через борт, смотрела на воду, она была потрясена расстоянием от палубы до поверхности воды. В ее памяти вдруг всплыли два стоявших рядом с ней матроса, и, при воспоминании непристойной шутки одного из них, ее передернуло от отвращения.

Николай… По спине пробежали мурашки, внутри все заныло. Чтобы ее одурачить, не нужно никакого хитрого джинна, достаточно сладкоречивого мужчины. Интересно, он и Симону – с ее жабьей кожей и беззубым ртом – уверял, что она красавица? И тоже говорил ей, что любит ее? Вспомнив, с какой отвратительной усмешкой он схватил Симону, Жюли закатила глаза и от стыда залилась краской. Какой она была дурочкой! Жюли коснулась родинки над губой. Последняя идиотка. С таким недостатком она, конечно, была падка на лесть.