— У тебя все в порядке, бабуля?

Мэри утвердительно кивнула.

— Да, дорогая. Просто я устала. Винсент сегодня звонил?

Габби заулыбалась.

— Утром. Я не могу дождаться, когда мы снова будем вместе, бабушка. Я так по нему скучаю!

— Он счастливчик. Получил только четыре года… — В голосе Джека зазвучала неподдельная гордость. — Я слышал, что о нем очень высокого мнения. Иногда я бываю в пабах, и каждый раз кто-нибудь обязательно покупает мне стаканчик и расспрашивает о Винсенте. Его считают очень крутым сукиным сыном. Ты приняла правильное решение, Габби. У парня большое будущее.

Габби покраснела от похвалы, улыбнулась и счастливым голосом сказала:

— Я знаю. Сегодня заходил Берти Уорнер, принес денег. Сказал, что это Винсенту на первое время. Десять тысяч! И в честь Винсента устраивают вечеринку. Ему будет приятно.

Мэри презрительно фыркнула и саркастически заметила:

— Десять штук, значит?! Какая невиданная щедрость! Две с половиной тысячи в год! Лучше бы Винсент стал почтальоном. По крайней мере, каждую ночь спал бы у себя дома.

Габби раздраженно закатила глаза.

— Ладно, бабушка, я тебя поняла. Но сделанного не воротишь. Все, чего я хочу, — это забыть прошлое, как страшный сон. Когда Винсент вернется домой, все изменится.

— Я могу только надеяться, что он поставит твою мать на место.

— Да, дедушка. Он ее терпеть не может.

Джек Каллахан рассмеялся.

— Я тоже. Единственное, когда я не отказался бы поговорить с ней, так это через посредничество Дорис Стоукс.[18]

Даже Мэри рассмеялась шутке, хотя смешного в ней было мало. Синтия стала причиной многих бед, обрушившихся на их семью, и она до сих пор дергает за ниточки…

Джеймс-младший осторожно огляделся, размышляя над тем, стоит ли пытаться познакомиться с сидящей напротив в автобусе девушкой. Красивые волосы — длинные и темные. Похоже, ее естественный цвет. Впрочем, ни в чем и никогда уверенным быть нельзя.

Выйдя из автобуса, он сразу же обратил внимание на изменения, которые произошли в его родном районе. За прошедшие годы все еще больше обветшало. Направляясь к дому, где жили его дед и бабка, Джеймс заметил, что дорожное движение стало раза в два интенсивнее. Вместо магазинов — большей частью ресторанчики, предоставляющие «еду на вынос», и ломбарды. Парень, несмотря на проблемы с психикой, прекрасно понимал, что если в каком-то районе расплодились ломбарды, комиссионные магазины и ссудные кассы, значит, люди, живущие там, бедствуют и теряют работу. Понятно, что богатым людям комиссионные магазины не нужны. Впрочем, комиссионки — вещь хорошая. Там у тебя принимают телевизор, не задавая лишних вопросов. Для наркомана комиссионный магазин — дар божий.

Он улыбался, представляя, как удивятся его родственнички. За все прошедшие годы они ни разу его не навестили. Самое большее, на что раскошелились дед с бабкой, так это на открытку на Рождество или в день рождения. А мать вообще вычеркнула его из своей жизни. Она не интересовалась его существованием с того дня, как упекла сына в психушку. Когда врачи приняли решение отпустить Джеймса на все четыре стороны, Синтия ответила, что не ждет сына домой: «Нет, спасибо. Теперь это не моя проблема». Что за дьявольская наглость? Кем она себя вообразила? Ладно, позже он навестит и мать. Как же она удивится нежданному гостю!

Единственным человеком, с которым у него не оборвалась связь, была его сестра. Габби писала ему по крайней мере три раза в год, и Джеймс был ей за это очень благодарен. Иногда он даже хотел ответить, вот только не знал, о чем писать. Не писать же, что сидишь под замком, дерешься со всеми и вообще твои дела хуже не придумаешь…

Со временем, впрочем, Джеймс научился притворяться. Он понял, что если хочет когда-нибудь вырваться на волю, то должен обмануть врачей. Он вел себя так, как от него ожидали, и постепенно психиатры прониклись мыслью, что парень идет на поправку. Они хлопали друг друга по плечу и поздравляли с успехом. Теперь он мог выйти в мир, слиться с обществом, ассимилировать…

Чертовы идиоты! В шестнадцать лет его перевели из дома для совместного проживания трудных подростков в принадлежавшую государству гостинку. Его до сих пор считали психически больным, но, по крайней мере, не опасным для окружающих. Именно там Джеймс впервые попробовал героин. И до сих пор не мог понять, почему это чудо считается незаконным. Лучше, чем под наркотой, он не чувствовал себя за всю свою никчемную жизнь. А ведь ему пришлось проглотить больше всякой дряни, чем Курту Кобейту. Антипсихотики. Так их называют. Бóльшую часть жизни он провел словно в тумане. Джеймс знал, что такое состояние медикаментозной эйфории, и оно ему нравилось. Его изредка посещали связанные с насилием фантазии, и героин помогал подавлять эти нездоровые посылы куда лучше, чем все эти чертовы таблетки.

Джеймс решил навестить свою семью. Он хотел узнать, как обстоят дела, и, что важнее, выведать, где сейчас обитает его ублюдочная мать.

По дороге к дому, в котором жили его дед и бабка, он увидел Роя Брауна и поздоровался с ним. Случай с убийством котенка давно изгладился из его памяти, но вид Роя воскресил прошлое. Бабушка тоже должна помнить. Такое не забывается.

Джеймс вспомнил искаженное отвращением лицо Мэри, когда она увидела свой нож для нарезания хлеба, свой драгоценный старинный нож, в котором она, блин, души не чаяла. Парень рассмеялся. Как же уматно она выглядела!

Потом Джеймс вспомнил, как дед его тогда избил, и улыбка увяла на его лице. Он нахмурился. Хотел бы он, чтобы старый хрыч рискнул поднять на него руку сейчас. Он подотрет им пол и будет при этом от души смеяться!

Джеймс пару раз вдохнул и с шумом выдохнул. Надо успокоиться. Надо, чтобы они приняли его за хорошего парня. Он умел неплохо водить за нос психиатров и работников социальной службы. Надо только говорить им то, что они хотят услышать, и вести себя так, как они ожидают.

Жизнь, как он давно понял, представляет собой сложную игру. Ты играешь выпавшую тебе роль и терпеливо ожидаешь своего шанса. Это так просто!

Подойдя к дому бабушки, Джеймс чувствовал странное волнение и опасение, как его встретят, одновременно. Прошло десять лет с тех пор, как они в последний раз виделись…

— Идем, мама! Я хочу в «Макдоналдс»!

Чери уже наскучило гостить у прабабушки Мэри. Все, чем интересовался прадедушка, — это трансляция скачек по телевизору. Джек просил, чтобы правнучка выбирала для него победителей заездов, и называл ее королевой лошадиного королевства, но в квартире было душновато, и девочке хотелось на свежий воздух. Воняло табачным дымом, старым жиром и мебельной политурой. Чери терпеть этого не могла. Ее бабушка Синтия придерживалась того же мнения. Она сказала, что этот дом похож на могилу, а потом объяснила, что это такое место, где лежат мертвые люди. Чери этого не понимала. Поразмыслив, она пришла к выводу, что, должно быть, от ее прабабушки Мэри пахнет, как от мертвеца. Эта мысль ей совсем не понравилась. Она побаивалась мертвецов.