все похолодело от нехорошего предчувствия, будто кто-то внутри предостерегал ее от опрометчивого шага и нашептывал, пытаясь образумить: «Берегись, не дури, вернись, хватит уже с нас твоей опасной инициативы».

— Спужалась? — засмеялась хозяйка, словно лягушка заквакала.

Сделать решающий шаг за порог избушки, где так уютно, по-домашнему трещали поленья в печи, и пахло чем-то вкусным и пряным, было страшно, и Инна послушалась голоса внутри и отступила.

— Мне сгинуть в болоте нельзя — меня дома ждут!

— Ты о сабе лучше печалься, — хозяйка избушки пригладила густые иссиня-черные волосы, заплетенные в косу и уложенные кольцом вокруг головы, поправила крупные красные бусы на груди и снова успокоила «молодайку»: — З роджиной твоей буде добже.

— Откуда вы знаете про мою семью? — напустилась Инна на женщину — почтительного уважения к ней она не испытывала: глядя на нее в фас, Инна видела перед собой довольно энергичную женщину средних лет с привлекательным лицом и большими выразительными глазами — ну уж никак не сто двадцатипятилетнюю или сто тридцатипятилетнюю старуху. А это значит, хозяйка избушки явно лгала о своем возрасте и поэтому уважения к себе не заслуживала. — А вот скажите, знаете ли вы, что меня искать будут?

— Мобудь, и будут, — согласно покивала головой хозяйка, — но вряд ли сшукают.

— Это еще почему? — неприятно удивилась «пленница болота».

— Сюды нихто не кажется: здесь мисто гибло, вот увсе и робеют ко мне соватися — многих кикиморы на дно болота утягнули.

— Нет! Сергей никому не поверит про ваших кикимор и будет меня искать! — убежденно заявила Инна.

— Може, и не поверит, тильки што ему делать останется… Пошукает, пошукает табе, да и успокоится — забере неразумного хлопчика и в свою Московию возвертается.

— Нет! — топнула ногой Инна. — Без меня не вернется!

— Ишь, як ты его защищаешь! — язвительно закудахтала женщина. — Тильки, мужики энтого не стоят!

— Мой стоит! — не сдавалась Инна.

— Ну, може и стоит, — нехотя сдалась хозяйка избушки. — Спорить, что воду в ступе толочь: пользы от энтого никакой!

Она повернулась к печи, открыла заслонку, пошурудила внутри печи кочергой — пламя осветило профиль хозяйки: худое морщинистое лицо с длинным крючковатым носом.

Глядя на молниеносно состарившуюся хозяйку, Инна испуганно попятилась — она была реалисткой, и всякие мистические штучки воспринимала с большим недоверием.

— Сколько же вам лет? — охрипшим вдруг голосом спросила она.

— Так по боле ста — я ж табе казала.

Старуха повернулась к гостье в фас и снова превратилась в привлекательную средних лет женщину.

— Но как же… — смешалась Инна, думая, что сходит с ума, и у нее начались галлюцинации.

— Ты вон об шем, — догадалась старуха, видя испуг на лице «молодухи» и засмеялась, показывая полный рот крепких белых зубов. — Скильки ты мяне на вид то дашь?

— Сейчас… лет сорок пять, — правдиво ответила Инна, все еще не веря в волшебные преображения старухи.

— А больше я и не возму — в чтерджещчи пенчь — баба ягодка опять! — игриво подмигнув, произнесла хозяйка избушки, а потом по-старушечьи тяжко вздохнула. — Рокив джесенчь назад мне больше чшиджещчи пенчи нихто не давал, а сейчас старею — силы не те, штобы тень на плетень наводить… А про мужика тваго я так кажу: вот поживе он без табя рокив пенчь, помается едэн с джецко, тоды и спознаешь: стоит он тваей защиты али не стоит.

— Как годков пять? — опешила Инна и плюхнулась на лавку — голова снова пошла кругом. — Почему?

— А потому! Рокив пенчь у мяне в избушке поживешь: все о табе в миру забудут — твой Тутин в перву очередь, а потом я вас тихонько выведу из болота. Шего вам тута не пожити то, на всем натуральном: молоко у мяне свое — две козы держу, картоха, мокрва, тыква, свекла — тоже свои. В вашем городе все химией отравлено, а у мяне усе чисто, на навозе выращено. За мукой вот ходить приходится — пашеничка у мяне на болоте не расте. Скоро сама будешь ходить за провизией…

— Не хочу я с вами жить!

— А куды ты денешься то? — зло усмехнулась хозяйка избушки — строптивая молодуха начала ее раздражать. — Поможешь мяне по хозяйству — я давно помощницу шукаю, а ты джевчинка здоровая, хоть и тяжелая.

— Какая же я тяжелая? — возмутилась Инна, вставая со скамейки. — Во мне шестидесяти килограмм нет! Я за своей фигурой слежу.

— Следила, да не уследила, — квакнула старуха и ловко вытащила ухватом из печи горячий чугунок. — Да ты, поди, ничего не знаешь про…

— Знать ничего не хочу! — вспылила Инна и гордо удалилась в каморку, однако, дверь за собой не закрыла — сидеть в темноте было страшно.

— Ну, гляди сама…

Инна посидела на кровати, потом прилегла и долго глядела на падающий на стену свет лампы из дверного проема. По бревенчатой стене пробегали причудливые ломаные тени — кого они ей напоминали, Инна так и не поняла. Глаза закрылись сами собой…

56

Очнулась Инна, когда из двери потянула чем-то знакомым и ужасно вкусным, но заставила себя не слушать голодное урчание живота и думать о другом, более важном.

«— Как же мне отсюда выбраться? — спрашивала она себя и не находила ответа. — Будем рассуждать логически. Что произойдет, если я не вернусь домой? Витя умный мальчик и обязательно позвонит Сергею. Сергей прилетит в Новороссийск и начнет меня искать. Витя знает, куда и зачем я поехала, но не знает, куда меня отвезли эти люди. Значит, для того чтобы меня нашли, мне надо подать им какой-нибудь знак… Знак очень понятный и приметный! Стоп! Раз в избушке есть керосиновая лампа, значит, есть и керосин! А раз есть керосин, то можно что-нибудь поджечь… Избу, например! Огонь увидят издалека, и пожарные приедут его тушить. Приедут и спасут меня…»

— Даж не думай избу поджигати! — раздался из-за перегородки недовольный голос старухи. — Нихто нишего не углядит, и нихто тушить пожар не приеде — кругом болото на сто верст, а мае хозяйство погорит! Як я потом здесь жить буду?

— Откуда вы узнали…

Инна закрыла рот рукой и, догадавшись, что старуха не так проста, как кажется (со своими волшебными превращениями, похоже умеет еще и мысли читать), постаралась ни о чем не думать. Но долго ни о чем не думать она не смогла. К тому же муки голода стали совсем невыносимыми. Инна встала с кровати, вышла из каморки в горницу и присела за стол.

— Можно мне поесть? — спросила Инна и почувствовала непреодолимое желание наброситься на квашенную капусту и соленый огурцы, лежащие