Несколько дней разведчики бродили по лесам, надеясь найти партизан. И они их нашли! Но вскоре выяснилось, что это не партизаны, а переодетые в красноармейскую форму бандеровцы. Погибли разведчики в бою или были схвачены и расстреляны, установить достоверно так и не удалось, но то, что они погибли, не вызывает сомнений: сохранились донесения бандеровских командиров руководству СС в Лемберге, обнаружены документы на имя Пауля Зиберта и, самое главное, его отчет о проделанной работе в тылу врага.

Но меня интересовали не только обстоятельства гибели Николая Кузнецова, очень хотелось узнать хоть что-нибудь о нем как о человеке, не как о Зиберте, а как о Грачеве — именно под такой фамилией знали его в партизанском отряде Дмитрия Медведева. Так я познакомился с Марией Семеновной Ких, которая была личной радисткой Грачева. В эфире она работала под позывным «Мае» и хорошо знала, что если в отряде появился Коля Грачев, в которого были тайно влюблены все девушки отряда, значит, предстоит срочная и чрезвычайно важная работа.

Во время неоднократных встреч с Марией Семеновной Ких я так много узнал о Николае Кузнецове, что, надеюсь, когда-нибудь поведаю об этом читателям. Но об одной из этих бесед расскажу сейчас, тем более, что на Украине эта тема стала одной из самых животрепещущих. Когда речь зашла о том, что Николай Кузнецов погиб от руки бандеровцев, Мария Семеновна вдруг побледнела, а шрам на ее щеке стал багрово-красным.

— Ох, и хлебнули же мы от этих гадов! — стукнула она кулаком по столу. — Знаете, сколько ни в чем не повинных людей погибло от рук этих вурдалаков? Более тридцати тысяч! В том числе женщины, старики, дети, учителя, врачи и даже священники. Я-то их хорошо знаю, — поджав губы, продолжала она, — за мной они охотились не один год. Но не на ту напали, жила у них тонка, да и мозгов маловато. А у меня ни с чем не сравнимый партизанский опыт, да и верный ТТ всегда был под рукой.

— Но как же так? — не скрывая недоумения, спросил я. — Против них воевали немцы — и не победили, потом — целые дивизии Советской Армии, а бандеровцы держались вплоть до 1954 года. А потери среди наших военнослужащих! Только по официальным данным, от рук бандеровских боевиков погибло 25 тысяч солдат и офицеров, две с половиной тысячи партийных работников и несколько сотен депутатов местных Советов. Чтобы нанести такой урон, надо обладать немалой силой, тем более действуя в условиях подполья.

— Сила у них, конечно, была, — начала она перебирать какие-то фотографии, — да и поддержка немалой части местного населения тоже была — без этого партизанские действия невозможны. А вот что касается боевых действий против немцев, то это не что иное, как пропагандистский миф. Неужели вы думаете, что фашисты финансировали бы и вооружали отряды Украинской повстанческой армии, которые открыли в их тылу своеобразный второй фронт?! Нет, немцы врагами бандеровцев не были, их врагами были москали. Впрочем, не только были, — вздохнула она, — москали, то есть русские, являются врагами и сейчас. Вы же видите, что творится в городах и селах Западной Украины: памятники жертвам сносятся, а палачам ставятся, — отшвырнула она какие-то снимки.

— Можно мне посмотреть? — попросил я. — С кем это вы?

— Вы не поверите, но с отъявленными палачами, с теми, у кого руки по локоть в крови.

— С бандеровцами, что ли?

— С ними, — погладила она несколько побледневший шрам. — Это те боевики, которые за свои злодеяния когда-то получили по 20—25 лет лагерей, отработали эти сроки в шахтах или на лесоповале и вернулись домой. Теперь они не только добропорядочные граждане, но и жертвы большевистского режима, а стало быть, герои. Живем-то в одном городе, так что время от времени встречаемся — тут уж никуда не денешься.

— Мария Семеновна, — загорелся я неожиданно возникшей мыслью,—а нельзя ли мне с этими благообразными старичками познакомиться и получить информацию, так сказать, из первых рук? А то все их ругают, проклинают, хотя толком никто не знает, за что они воевали, а потом, как принято говорить в таких случаях, мотали сроки в лагерях и тюрьмах.

— А не боитесь? — усмехнулась моя собеседница. — Они ведь только на вид старички...

— А фамилия на что? — подыграл я ей. — Она ведь у меня украинская, да и язык я, хоть с пятого на десятое, но знаю.

— Серьезный аргумент, — удовлетворенно кивнула она. — Я подам вас как украинского хлопца, вынужденного жить среди москалей. Не возражаете?

— Что ж тут возражать, если это истинная правда. Только не говорите, что мой дед бежал с Украины во время всем известного голодомора, а то в большевистские жертвы запишут и его.

— Добре, — протянула она руку. — Ручаться, что с вами захотят говорить, не могу, но попробовать попробую. А пока сходите в дом Ярослава Галана, он был моим другом и жил неподалеку. Убили его, кстати, соратники тех самых старичков, с которыми вы хотите познакомиться. Извините, но я к Галану ходить перестала: сердце уже не то, боюсь, что не выдержу, ведь на мне, вернее, на моем имени, его кровь.

— Как так? — не понял я.

— Идите, — смахнула она слезу, — поймете, когда увидите все сами.

Об известном украинском публицисте и драматурге Ярославе Галане теперь мало кто имеет представление, а ведь в послевоенные годы его имя не знал разве что тот, кто не умел читать. Его книги печатались многотысячными тиражами, его пьесы шли чуть ли всех театрах, его репортажами с Нюрнбергского процесса зачитывалась не только Украина, но и весь Советский Союз. Даже отъявленные националисты относились к Галану с уважением: как-никак, а писал он по-украински, и одно это ставило его в один ряд с теми, кто считал своими угнетателями москалей.

Но был у Галана один грех, который простить ему не могли ни идейный вдохновитель бандеровщины митрополит Шептицкий, ни вооруженные до зубов многочисленные сынки священников, которые составляли костяк слонявшихся по лесам бандформирований: Ярослав Галан терпеть не мог попов. Пока он высмеивал их в своих фельетонах, боевики в рясах лишь снисходительно журили своего знаменитого земляка, но когда он опубликовал памфлет «Плюю на папу», в котором Пий XII предстал преступником, мошенником и лиходеем, судьба Галана была предрешена — его приговорили к смертной казни.

Убили Галана 24 октября 1949 года. Под видом студентов, нуждающихся в помощи депутата, к нему пришли два молодых бандеровца: бывший семинарист Илларий Лукашевич (в бандитском подполье он имел кличку Славко) и Михаил Стахура, он же Стефко. Пока Лукашевич, отвлекая внимание Ярослава, затеял разговор о неприятностях в институте, Стахура подошел сзади, выхватил гуцульский топор и с размаху рубанул Галана по голове. Первый же удар был смертельным, но опьяневшие от крови убийцы остановиться уже не могли: они рубили Галана, когда тот сидел, рубили, когда он упал, рубили даже тогда, когда Галан перестал шевелиться: всего они нанесли одиннадцать чудовищных ударов.

Некоторое время убийцы отсиживались во всевозможных схронах, но их все же нашли, арестовали и судили. По приговору военного трибунала Лукашевича расстреляли, а Стахуру повесили.