— Возможно, не ошибался раньше, — голос Хардмана оставался до омерзения спокойным, как будто мы беседовали в «Скупом лепреконе», за чашкой кофе и утренней газетой. — Но сейчас он допустил промашку, себе на беду. Вы знаете, как поступают с грайвером, если он перестает тянуть повозку вперед? Его выбрасывают. И если Шар начал совершать ошибки, от него надлежит избавиться.

— Жившие во времена Одульмана чародеи не смогли его даже оцарапать, — фыркнул я. — А ты планируешь справиться с ним в одиночку?

— Поверь, я найду способ, — холодно заявил Хардман. — Уж точно я не собираюсь действовать так же топорно, как чародеи эпохи Одульмана.

— Почему ты так уперся? — спросил я, несколько напуганный его непроницаемой уверенностью в собственных силах. — Сколько времени ты потратил, сколько людей погубил — и ради чего? Чтобы поквитаться с дурацким Шаром за ошибку, которую тот, возможно, даже не совершал?

— Я хочу освободить людей от плена этого зловредного артефакта! — горделиво вскинув подбородок, воскликнул Остин.

— Не надо пафосных речей! — раздраженно воскликнул я. — Какими бы благими целями ни прикрывались герои, у них всегда есть личные мотивы.

— Мотивы… — эхом повторил Хардман.

Он внезапно сгорбился и осунулся, точно постарел лет на двадцать за одну ничтожную секунду.

— Мой отец, Герберт Хардман, — тихо сказал горе-некромант, — после смерти матушки страдал пороком сердца. Я был его единственной радостью, единственной его надеждой и опорой. А потом Шар выдал мне судьбу некроманта. В тот день, когда конвой увозил меня из города на север, сердце Герберта не выдержало. Так я стал сиротой, еще не покинув Бокстон. И после случившегося вы хотите, чтобы я отказался от своей затеи? — из груди Остина вырвался нервный смешок.

— Но он ведь уже мертв! — воскликнул я. — Убивая других людей, ты не вернешь его с того света!

— Но, возможно, то, что я сделаю, спасет других людей от подобной незавидной судьбы, — решительно произнес Хардман, вновь выпрямляя спину.

Земля резко ушла из-под моих ног, и я рухнул на пол, от неожиданности выронив револьвер. Воспользовавшись моей оплошностью, Хардман шустро вставил ключ в замочную скважину и провернул его против часовой стрелки. Стальные створки лифта со скрежетом разошлись в стороны, и Остин шагнул в кабину. Перевернувшись на живот, я толкнулся всеми четырьмя и прыгнул к револьверу Обхватив рукоять потной ладонью, взвел курок и направил дуло в сторону лифта.

Это была последняя, отчаянная попытка остановить Хардмана.

Я видел, как черная нить, сбившая меня с ног, спешит к кабине. Видел слезы, застывшие в глазах Остина.

Прицелившись, я выстрелил. Я должен был успеть. Ради Бокстона, ради всего Черничного королевства, ради тех мальчиков и девочек, кому стукнет восемнадцать завтра, послезавтра, через неделю или через год.

Ради всех них…

Щелк.

Это пуля, срикошетив от металлической створки лифта, неуклюже шлепнулась на пол.

Двери закрылись. Из-под решетчатой заслонки над кабиной вырвался столб горячего пара. Огромные шестерни скрытого под стальным кожухом механизма пришли в движение. Тяжело дыша, я медленно уронил руку с револьвером и обессиленно уткнулся носом в холодный пол.

Все.

Финал.

Остин отправляется вниз, к Шару, и я уже никак не могу помешать ему уничтожить главное достояние Черники. Сам Остин, впрочем, Шар достоянием не считает. Для Остина Шар — виновник всех бед, разрушитель грез и надежд, машина, созданная, должно быть, самим Вирмом для постепенного разрушения нашего мира.

Внутри у меня стало пусто, будто у голема в утробе. Все начнется завтра — когда восемнадцатилетние подростки не получат от Шара традиционные пригласительные. Завтра — отправная точка, знаменующая медленную и болезненную смерть Черники. Королевство умрет не на следующей неделе, и не в следующем месяце, и даже не в следующем году: на развал понадобятся годы, десятилетия, может быть, даже века, но оно — неизбежно. Люди смогут сами выбирать для себя профессии, наниматели привыкнут к отсутствию обязательного клейма на скуле соискателя, и мы потихоньку вползем в следующий век, сжав кулаки в надежде, что наши желания чудесным образом совпадут с нашими возможностями. У нас больше не будет мудрого наставника, способного направить, предостеречь, вразумить одной открыткой, которая волшебным образом попадает в почтовый ящик в строго предусмотренный день. Ничтожная горстка сразу попадет в «яблочко», большая часть со временем притрется, а о тех, кто так и не найдет себя в жизни, постараются поскорей забыть, словно о дурном сне или детском страхе. Полицейские разучатся хвататься за рукоять пистолета, едва завидят играющего на трубе каменщика или расхаживающего по сцене «Маски» столяра. Им придется принять новый мир — или уйти в отставку, убедив себя, что иного выхода просто нет.

Все это будет.

Но — завтра.

А сегодня я должен всех об этом предупредить.

На негнущихся ногах я устремился вверх по лестнице, дорогой пытаясь убедить себя, что спасение короля из лап негодяев должно помочь мне избежать серьезных последствий.

Получилось не очень.

К моему удивлению, назавтра открытки пришли. И на следующий день — тоже. И потом. Как будто Шар продолжал работать, невзирая на события минувшей субботы.

А в следующую среду я узнал, что король поручил мастерам с Ремесленной улицы создать големов для охраны лифта.

— Без ключа в Хранилище все равно не попасть, — сказал я капитану, едва он поделился со мной этой новостью. — А подделать влайзеповский ключ современным мастерам не под силу.

Мы сидели в «Скупом лепреконе», за тем самым столиком, где обычно встречались с Беном. Капитан потягивал молочный коктейль, а я заказал пинту пива, чем немало удивил обслуживающую нас карлу — за последние годы официантка слишком привыкла к моей безалкогольной диете.

Да, дорогуша, представь себе, ничто человеческое мне не чуждо!..

— Всегда находятся новые умельцы, — пожал плечами Квинси, — и то, что вчера казалось невозможным, сегодня — обычное дело. Те же самоходки, телефоны и экспрессы… Когда я был еще молокососом, подобными вещами пользовалась только элита, а сейчас телефон есть дома практически у каждого! Наука не стоит на месте… Так что никогда не говори «никогда».

— Ну, теперь, когда Шара нет, всем нам придется забыть о былом прогрессе, — криво улыбнулся я.

— Шар есть, — уверенно заявил капитан. — Был и будет. Не вынуждай меня задерживать тебя за протестантские лозунги!

— Простите, шеф, но молчать об этом выше моих сил, — честно признался я. — Я ведь… я ведь был там, понимаете? Видел, как Хардман входит в лифт, как закрываются двери и как кабина медленно уползает вниз, к Шару… Он должен был его уничтожить!