Подобный вопрос застал Ивана врасплох. Об этом он, скорее всего, никогда не думал и на месте несчастных родителей себя не представлял. Захмелевшая голова не помешала работе воображения — лицо помрачнело; уверенность, минуту назад царившая во взгляде, сменилась беспомощной растерянностью.

Рядовой не ответил, но Станислав почувствовал какую-то перемену в нем…

— Ладно, дружище, довольно на сегодня воспоминаний, — не желая больше возвращаться к этому разговору, заключил гость, осматриваясь по сторонам, — где тут лучше пристроиться?

— На кровати ложитесь, а я уж…

— Нет, брат, кровать — твое законное место, а мне привычней на полу…

Погруженный в забытье, Торбин крепко не спал, но отдыхал, а лишь забрезжил рассвет — тотчас встал со свежей головой и с великой готовностью завершить то, что замышлял на протяжении долгого, мучительного года. Распахнув настежь единственное оконце, выходившее внутрь дворика-колодца, он отжался положенную сотню раз от пола, умылся, заварил крепкого чаю и, поколдовав у раскрытого кейса, разбудил Тургенева.

— Может, опохмелимся? — предложил заспанный хозяин, натягивая поверх тельняшки единственный элемент гардероба — заношенную до дыр камуфляжную куртку, — а то настроение с состоянием, надо заметить — не фонтан.

— А выпьешь, так они фонтаном забрызжут? — поддел его офицер, но тут же сменив иронию на серьезный тон, сказал: — вот что Иван… У меня к тебе имеется несколько поручений. Очень серьезных поручений. Намеренно не стал говорить о важном вчера, — ждал, когда соображать начнешь трезво.

Молодой инвалид закончил подвязывать левую штанину брюк и озадаченно посмотрел на него.

— Но ты прежде должен дать мне слово, — твердо, как когда-то на кавказских перевалах, изрек капитан, — честное слово бойца «Шторма», что выполнишь каждую из моих просьб.

Не отрывая доверчивого взора от командира, будто опасаясь жестокого розыгрыша, он нащупал костыли, оперся на них и поднялся с дивана. Стас ощутил, насколько значим для Бояринова этот момент. Насколько ценно то, что его по-прежнему считают сотрудником ОСНаз «Шторм», что собираются поведать нечто важное, и, наконец, доверяют какие-то поручения…

— Даю честное слово спецназовца, — тихо, но без колебаний произнес он, — выполню все, о чем вы попросите.

— Отлично. Тогда слушай… — Торбин подошел к столу, на котором помимо следов от вчерашнего пиршества лежал его кейс. — Первое: о том, что я жив, а тем более о нашей встрече, не должна знать ни единая душа.

Иван с пониманием кивнул. Тогда Гросс приоткрыл крышку дипломата, извлек из его недр два свертка, перехваченных скотчем и поместил их рядом на стол.

— Второе, — он подал ему один пакет, — здесь деньги. Отнесешь их семье прапорщика Шипилло. У него, если помнишь, осталась жена, два сына и внук. Разыщешь его жену — Екатерину Андреевну, она работает, если не изменяет память, медсестрой в детском саду. Скажешь: деньги собрали… ну, предположим, в комитете ветеранов или… одним словом, наплетешь что-нибудь.

— А может вы сами?! — вдруг с жаром предложил хозяин комнатки.

— Ты в своем уме? — холодно отозвался капитан.

— Ну, надо же вам как-то возвращаться с того света и потом… — не унимался молодой человек. — Потом я мог бы подтвердить, что не было с вашей стороны никакого предательства, а?

— Возможно… Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, но не сейчас.

Откуда-то из внутреннего кармана Станислав достал аккуратно сложенную «лыжную» шапочку снайпера. Развернув ее, погладил далеко неновую шерстяную вязку и на миг о чем-то задумался… Очнувшись, спросил:

— Узнаешь?

— Еще-е бы… — улыбаясь, протянул Тургенев, глядя на простенькую, незамысловатую вещицу, как на старую, добрую знакомую, — кажется, будто Серега в Чечне ее и с головы-то не снимал. Так и останется в моей памяти в этом головном уборе…

— Ее тоже передай им… — Торбин вздохнул и, накрыв ладонью другой сверток, продолжил: — теперь третье и последнее. Это твои деньги. Здесь достаточно для того, чтобы купить квартиру и организовать собственное дело. Ты профессиональный связист — устроишься. Но одно условие: устраиваться будешь не в Питере, а дома — в Краснокамске. В Питере ты пропьешь любую сумму за пару лет и пропадешь. А на родине все будет нормально. Понял меня?

— Понял… — закивал обалдевший Бояринов.

— Ты вчера говорил о девушке — бывшей однокласснице.

— Да?.. — смутился тот, но, опомнившись, подтвердил: — точняк, говорил…

— Мол, не забыла она тебя и в письмах звала. Верно?

— Звала… Много писем присылала…

— Как ее зовут?

— Александра.

— Стало быть, плевать Александре на это , — сделав ударение на последнее слово, Стас указал взглядом на костыли. — Знала обо всем и настойчиво писала. Следовательно, и по сей день любит. И родителям своим ты всегда был дороже всех. Вот все эти близкие люди и не дадут тебе пропасть, уяснил?

— Так точно… Уяснил…

— Ты поедешь домой и заживешь по-человечески — не жалким инвалидом, просящим милостыню у прохожих, и не опустившей руки размазней. Чтоб в течение недели собрал необходимые документы, справки, купил билет и отбыл в Пермскую губернию. Считай это моим последним приказом.

— Есть, товарищ капитан, — четко, как в былые времена отвечал рядовой.

— Ну, давай прощаться…

Они обнялись посреди махонькой комнаты.

Когда пожимали друг другу руки, Тургенев уже не стеснялся выступивших слез. А, приметив мелькнувшую под полой куртки Торбина рукоятку пистолета, грустно улыбнулся и спросил:

— И куда ж вы теперь?

— Тоже на восток, только гораздо дальше — там проще затеряться.

— Прощайте, товарищ капитан. Счастливо вам…

Утро выдалось прохладным. Солнце норовило надолго спрятаться за слоями тонких облаков, а с берегов Финского залива повеяло свежим ветерком, слегка трепавшим темные волосы Стаса, неспешно бредущего по оживленным улицам Санкт-Петербурга.

Покинув тесную комнатушку бывшего сослуживца, молодой человек в узких очках и черной кожаной куртке вновь проделал известный маршрут и занял позицию на той же лавочке в сквере, откуда вел наблюдение вчерашним вечером. Теперь, после встречи и разговора с Иваном, он, по крайней мере, был твердо уверен: ожидать предстоит не напрасно — интересующий его человек по-прежнему заправлял в «Шторме» и обитал в гарнизонной пятиэтажке.

Не успел Гроссмейстер развернуть газету, как ко второму подъезду подкатила серебристая иномарка и несколько раз протяжно просигналила.

«Уж, не за моим ли знакомцем?..» — насторожился он и, отложив прессу, приготовился встать.