* * *

Все началось два часа спустя. Стая косаток[2]появилась с юга. Полноценная стая, а не боевой отряд. Киты-убийцы были упитанны и сыты после хорошей кормежки. Они дремали, медленно двигаясь в походном порядке – самки с детенышами в середине, взрослые самцы по краям. Это был величественный парад существ, уступавших в мощи разве что кашалотам или полосатикам, но ведь полосатики были практически беззащитны…

Стая косаток устремлялась на северо-восток и неуклонно сближалась с кархародонами. Когда их разделяло около полумили, кольцо акул распалось. Они выстраивались в линию, перерезавшую путь китам. Большие белые стягивались в компактную цепь, охватывавшую фланги китового порядка…

Тьма. Ничего, кроме тьмы. Ни единого проблеска света на всей темной стороне планеты – с тех пор, как астероид врезался в Землю, океан поглотил материки и вслед за этим угасла человеческая цивилизация. Ни единого проблеска – за исключением, может быть, пожаров на островах, радиоактивных пятен, молний или призрачного сияния биолюминофоров. И даже бог этого мира скрывался в тени…

Но огромные создания, двигавшиеся с устрашающей скоростью, знали о присутствии друг друга. С чем сравнить это знание-ощущение-сигнал? С тенью на экране радара? С дрожанием волосков на спине испуганного человека? С цепенящим ожиданием смерти в абсолютном мраке?…

В кархародонах пробуждалась агрессивность. Запрет питаться был внезапно снят. Более того, они получили недвусмысленный приказ убивать. Но кого? Неужели косаток?!. Акулы не рассуждали и не колебались ни секунды, несмотря на то, что поступивший приказ противоречил тысячелетнему порядку вещей. Для каждой твари существовал только темный коридор в ее непостижимом сознании, в конце которого маячила тень. Мишень. Жертва. На этот раз мишенями были киты-убийцы…

Обезумевшие белые бросились в атаку. Их сопровождала жадная свора синих, готовых к пожиранию чего угодно…

Но кто был инициатором этого чудовищного представления?

Нет ответа.

Память. Проклятая память!…

Моя беда в том, что я – парень, родившийся в корзине на спине кита-убийцы, – помню о вещах, которых не должен помнить, и знаю слишком много слов. Например, словечек типа «религия», «цивилизация», «порядок», «автомобиль», «континент». Ничего этого давно уже нет. Все рухнуло задолго до моего рождения. А я помню… Чудовищно. Это разъедает мою душу, как соленая вода разъедает металл.

Из слов я составляю фразочки. Фразочки порождают образы прошлого, а те, в свою очередь, порождают тоску. Тоска делает меня слабым и уязвимым. Все происходит помимо моей воли – само собой. Похоже, для меня это так же естественно, как дышать. Мне приходится напрягаться, чтобы задержать дыхание, когда я ухожу с косатками на глубину. Точно так мне приходится напрягаться, чтобы перестать думать. Но потом я начинаю снова. Присоединяю слова к словам. Нанизываю их на прерывистую нить своих странных воспоминаний. Получается «история». Моя личная история. Мне некому ее рассказать. Киты не интересуются ни прошлым, ни будущим. Они счастливы, как придуманные древними святые. Наше общение происходит без помощи знаков и слов. Иногда понимание становится невозможным. Часто мне бывает невероятно трудно – все равно что чужими руками ощупывать темноту…

Двуногие, которых я изредка встречаю, тоже ничем не интересуются. Самое важное для каждого из них – накормить себя и свое стадо. И для меня это важнее всего на свете – и все же я нахожу время подумать о всякой чепухе, даже о потусторонней. Порой мне кажется (я надеюсь!), что рано или поздно я встречу самку – женщину, которая будет иметь от меня детеныша. Так должно быть, это неизбежно, это закон существования, но, вероятно, не для нас, двуногих? Ведь я потомок тех безумцев, которые испоганили собственную планету.

Я часто наблюдаю, как спариваются косатки; все происходит на моих глазах, и при мне в стаде родился не один десяток китов. Кроме того, у меня ведь была мать; значит, я и еще неизвестная мне женщина должны зачать новую жизнь – не представляю себе, что все закончится с моей смертью. Неужели мир устроен так абсурдно? Я могу погибнуть в любой день, в любую ночь. Самый главный и страшный вопрос: что тогда будет с моими китами? Я люблю их, как самого себя. Возможно, даже больше. Они – это и есть я. Тени в сознании. Отделенные части моего тела. Мои инструменты. Мои слуги и хозяева моей жизни. Без них я не протяну и суток.

Однако бывают очень неприятные моменты, когда я теряю контроль. Киты безо всякой видимой причины молча уходят в бездну. Даже мой ближайший спутник становится неуправляемым. Самое главное: сверхглубокое погружение не должно застать врасплох. Если я сплю, то мгновенно просыпаюсь, отвязываюсь от корзины и всплываю, чтобы не задохнуться. Затем жду, цепенея от наступившей тишины. Что происходит внизу, я не знаю. И, похоже, не узнаю никогда.

Эти периоды «эфирного безмолвия» имеют различную продолжительность, к счастью, не превышающую нескольких минут. Затемнение наступает внезапно. Я чувствую, как связывавшие нас незримые нити, исходящие из моего мозга, удлиняются до бесконечности, и вдруг оказывается, что на другом конце каждой нити никого нет. Мое стадо будто растворяется…

Жуткие, непередаваемые мгновения. Я испытываю нечто похожее на удушье в черной глубине. Настоящий кошмар, и к тому же слишком реальный. Вообще-то во сне я легко пугаюсь, но ложный испуг быстро проходит. Наяву страх не отпускает очень долго. Это – постоянное напоминание о моем ничтожестве…

Такое случается нечасто, но вполне достаточно, чтобы загадка будоражила мое неизлечимое любопытство. Возможно, есть особые места в океане. Ловушки для простаков вроде меня. На первый взгляд, ничего не меняется… кроме самих косаток. Не знаю, давно ли созрела в головах этих тварей идея сверхъестественного существа, и созрела ли вообще. Не представляю даже, каким может быть ИХ сверхъестественное существо. Иногда мне кажется, что я сумел бы занять вакантное место, если бы не моя исключительная телесная слабость. Потом становится смешно при одной только мысли о чем-то подобном.

Вероятно, тут замешана какая-то темная религия; мне, живому недоразумению, недоступны чуждые культы, зыбкие храмы, скрытые от остального мира в вечно подвижной среде и запретные по самой своей природе. Мне не понять молитв, обращенных вниз – к тому, что таится в бездонном жидком космосе.

Или все гораздо проще: косатки страдают временным помутнением рассудка, чем-то вроде массового китового лунатизма. Пожалуй, это еще хуже, чем непостижимые ритуалы в бездне. Достаточно вообразить себе сомнамбул весом в несколько десятков тонн, представляющих собой самые совершенные орудия убийства… В такие минуты остается только надеяться, что их помешательство не продлится слишком долго, иначе я сам сойду с ума от одиночества – не обязательно физического. Или меня сожрет чужая стая, но это будет сравнительно быстрая и легкая смерть…