Вообще-то Парис предпочел бы что-нибудь поскромнее и менее возбуждающее, чем голые красотки из оазиса Земля, но выбора не было. Как ни странно, с новой колодой дела пошли немного лучше. Он отыграл у старухи девять тысяч лет. Это удовлетворило его, хоть он и не знал, что будет делать с такой прорвой времени…

ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: ЗАМОК

Замок был огромен. Замок был прекрасен. Идеальное место для хранения многовековой тайны. Здесь могло произойти все самое лучшее и все самое худшее.

Замок был стар. Замок был юн. Если уметь смотреть, сквозь древнюю кладку проступало нечто более прочное, чем слежавшаяся крупа секунд. Безвременье стало утешением. Замок выглядел как часть планеты – то ли молочная железа для вскармливания младенцев новой, жизнеспособной расы, то ли злокачественная опухоль на ее дряхлеющем теле. Остров, пребывающий неизменным в непоправимо текучем мире; на нем будто почила благодатная тень ускользнувших за горизонт облаков. Затерянный храм, погруженный в жутковатую тишину…

Немало других сравнений пришло в голову Лоуну, пока он рассматривал замок из окна экипажа (между прочим, настоящего конногоэкипажа – вначале он расценил этот штришок как чистейший выпендреж турагентства). Дез сидела рядом, явно ощущая его тихий восторг, но молчала и только улыбалась. По мнению Лоуна, ее улыбка была в тысячу раз загадочнее, чем пресловутая улыбка Моны Лизы, ведь Мона Лиза, кажется, никого не убивала. А Дезире проводила на тот свет многих…

Но к чему эти печальные мысли? Перед ним было чудо старинной архитектуры, окруженное упадочным орнаментом послевоенной послеприроды…

Я летел вниз, и лабиринт подо мной неуловимо менялся, но скорее всего менялось мое восприятие. Пространство распадалось на фрагменты, как ничем не скрепленная мозаика, а осколки сжимались и превращались в мельчайшие капли тумана. Этот туман и был реальностью – плотной, липкой, искаженной до нераспознаваемости, тормозящей мой полет. Вскоре я уже не мог понять: то ли я падаю сквозь него, то ли новая волна галлюцинаций омывает мозг.

Зашевелился потревоженный Оборотень…

Поднимая голову, я «видел» темные силуэты, летевшие вслед за мной: Сирену, старуху, счастливчика. Дьявольщина, я не мог поверить, что потащил за собой к смерти или просветлению и своих призрачных спутников! Или они тоже прыгнули с моста? Или это я – призрак?! Что ж, посмотрим, кто исчезнетпервым…

«Туман» начал рассеиваться, вернее, расслаиваться. В нем образовывались чередующиеся темные и светлые участки; все это напоминало… ну да! – горизонтали, которые я видел будто с огромного расстояния, проносясь мимо.

Но вот они ближе, ближе… «Туман» превратился в росу, щедро покрывшую безжизненную изнанку: в каждой капле сверкала расколдованная реальность.

Моя родина… Я вернулся. Монсальват… Я узнал тебя. Ты был устроен намного сложнее, чем воображал раньше мой скудный ум. Не могу сказать, что ты был бесконечен: я слишком ничтожен, чтобы судить об этом. Но зато ты показал мне свое прошлое (или будущее?). Оно вместилось в мою коротенькую жизнь. Я понимал, что не каждому дано прикоснуться к тайне вечности. И что это было на самом деле: проклятие или дар?

По мере своего замедляющегося падения я замечал изменения, которые позволяли воочию судить о том, что мир стареет. Меня будто выдернули из потока времени, и я смотрел на все со стороны. Жизнь проходила мимо…

Вещи выглядели архаичными, древними, искаженными; интерьеры замка становились все более причудливыми, но сама обстановка ветшала, словно разъедаемая раком плоть или одежда, которую носили слишком долго. Возникало странное и жутковатое ощущение, что мы не только спускаемся в какой-то беспредельный лабиринт пространства, лишенный тупиков, но и погружаемся в глубины истории, пронзаем ее слоеный пирог со слишком большой скоростью и в запретном направлении. Да – слишком быстро, чтобы не ожесточилось сердце. Когда видишь бесцельность и тщету всех усилий, поневоле становишься циником.

Это путешествие вспять порождало галлюцинации: я начинал «видеть» тени – не настолько плотные, чтобы до них можно было дотронуться, однако достаточно густые, чтобы наполнить кажущуюся пустоту призрачной безмолвной жизнью. Отсутствие запахов усиливало чувство отстраненности; я будто разглядывал своеобразный «гербарий», в котором хранились «засушенные» и выхолощенные эпохи, лишенные подлинной остроты и вкуса существования. Это было только подтверждение нашего отчуждения, которое произошло так давно, что о нем забыли. Где-то позади осталась развилка; некогда разошлись пути – и горстка отщепенцев побрела по узкой тропинке в ад, а человечество… Лично я не знаю теперь, куда оно делось.

Так вот – тени. Люди в причудливых одеждах разгуливали по замку; иногда мы заставали их в те минуты, когда они считали, что свидетелей нет, – и, как всегда, их занятия были просты: любовь, насилие, убийства. И мелькала сталь ножей, и текла кровь, и умирающие разевали рты в беззвучном крике, и тела любовников содрогались в экстазе, и новые существа в муках появлялись на свет…

Некоторые горизонтали были в этом смысле наиболее характерными: изысканнейшее оружие, роскошные доспехи, сложнейшие костюмы мужчин и женщин, тончайшие искусства, вершина совершенствования ремесел и разврата, непревзойденное лицемерие жрецов. Там же я впервые увидел лошадей и собак в движении, а также прекрасных золотых и пятнистых единорогов.

Но попадались места, которые казались мне смутно знакомыми, хотя я не бывал там прежде (а как насчет Оборотня?). Я видел Висячие Сады и Стеклянную Струю, Черный Обелиск и Падающую Башню. Горбатый уродец с труднопроизносимым именем предлагал мне совершить экскурсию по Собору Какой-то Матери. На рынке торговали мясом грифонов, а сфинксы охраняли Триумфальную Арку. Косматые люди и собаки бродили среди обледеневших пирамид…

Ниже этих горизонталей начиналось то, что показалось мне явным упадком. Получается, все зависит лишь от точки зрения. Но иногда, будто в сумбурном сне, где перемешиваются все времена и все события, я снова попадал в места, знакомые с детства. Родина? Я не знаю, что это такое. Особенно если червь сомнения гложет с утра до вечера – пока открыты глаза. Они замечают едва уловимые искажения, и уже не знаешь: то ли тебе изменяет память, то ли ЕБ подсовывает очередную подделку. Тогда и впрямь начинаешь верить, что мимо проскользнула целая жизнь.

Например, я нашел наше убежище. В углу валялся пустой рюкзак Сирены, но не было ее запаха. Я же говорю: проклятый гербарий! Я отправился поглядеть на прибор. То, что я увидел, было необъяснимо, но уже не удивляло меня. В зеленом окошечке сияли значки: «+25 °C». Я двинулся дальше.

Паломники с пятой горизонтали так же упорно рисковали жизнями, пробираясь к Стене Плача, где их подстерегали идолопоклонники и воры. Все было по-прежнему. Если не считать того, что теперь в Стене были замурованы останки тех, кого ЕБ объявил «святыми»…