развитым чувством юмора, он был «комфортным» собеседником, «своим среди своих» — от него не ждали «подстав» и «подлянок», ибо знали: если он пообещал что-то, то обязательно сдержит слово. Не было и такого, чтобы он какой-то доверительный разговор с военнослужащим использовал против него же. Во время операций контрразведчик на «точке» не отсиживался, а был в боевых порядках подразделений. Мне пришлось общаться с ним в двух ипостасях — в качестве замполита заставы и разведчика, и даже выступать в роли оперативного переводчика в его общении со своими негласными помощниками из числа афганцев. Дело в том, что сотрудники Особого отдела КГБ также вели разведывательно-контрразведывательную работу против мятежников с целью защиты наших спецподразделений от разведывательно-подрывных устремлений противника. В то же время в своем подавляющем большинстве они были «безъязыкими» — не владели афганским языком, и наряду с такими же офицерами-разведчиками (а таких в разведке тоже было достаточно) вынуждены были использовать специально выделенных переводчиков из числа солдат-таджиков, поскольку таджикский язык имеет лишь незначительное отличие от дари. Как правило, на «точке» было два таких переводчика: один находился в распоряжении офицера разведки, а второй — военного контрразведчика. Но были периоды, когда на «точке» оставался только один переводчик, тогда его использовал «особист», в то время как руководство отдела обещало прислать «безъязыкому» офицеру-разведчику в помощь оперативного переводчика-прапорщика из числа своих штатных сотрудников. Такая ситуация возникла и у нас на «точке» после увольнения в запас нашего переводчика Нурулло Курбонова. Поскольку мне переводчик не требовался, то специально для Владимира Двор-ва прислали переводчика-таджика из «срочников», который свободно владел пятью языками — дари, таджикским, персидским, узбекским и киргизским. Вот только была одна «проблемка»: русский язык он знал в пределах: «здравствуй», «до свидания» и «мой твоя не понимай». Поэтому на первой же встрече со своим оперативным источником из числа афганцев Владимир чуть сам было афганский язык не выучил за то время, пока стремился понять своего переводчика. В конце концов, махнув рукой на все меры конспирации, он пришел ко мне и попросил выступить переводчиком. Встреча прошла результативно и мне в дальнейшем пришлось в течение некоторого времени (пока его переводчик-«полиглот» в срочном порядке не подучил русский язык) «подрабатывать» у «особиста» оперативным переводчиком, за что он рассчитывался со мною чаем со сладостями, «цивильными» сигаретами и другими «плюшками». Когда же солдат-переводчик наконец-то смог осуществлять переводы самостоятельно, то сотрудник ВКР продолжал приглашать меня для участия во встречах со своими негласными источниками, когда те «в клювике» приносили очень интересную развединформацию, которая относилась к моей компетенции. В свою очередь, когда мои негласные помощники представляли информацию, затрагивающую компетенцию военной контрразведки или которая была интересна Двор-ву с целью владения оперативной обстановкой в бандсреде, я также пригашал его принять участие во встречах. А на войсковых операциях он «подбрасывал» мне зачастую очень важную развединформацию о бандформированиях, в то время как я тоже отвечал ему взаимностью, передавая ему сведения, касавшиеся вопросов контрразведывательной защиты и обеспечения безопасности подразделений ММГ. Вот такой был у нас уровень взаимодействия и взаимопонимания: каждый делал свое дело, одновременно помогая коллеге. Насколько мне известно, такой уровень взаимодействия между сотрудниками разведотдела и военной контрразведки не был редкостью. И если никто из них не пытался «перетягивать одеяло на себя», то выигрывало только общее дело и оба оперативных сотрудника.

В то же время имелись и противоположные случаи, когда от неумного «местничества» и глупого соперничества, «замешанного» на возникшей по какой-то причине неприязни, страдали оба представителя спецслужб. Так, осенью 1985 года на загранобъекте «Шерхан» разведработу вел вышеупомянутый капитан Евгений Ка-в, у которого по какой-то причине не сложились межличностные отношения с «особистом» — вероятно, последний был обыкновенным нечистоплотным карьеристом, гонявшимся за «галками». Он как-то увидел, что Женя в своей комнате, служившей ему одновременно и служебным кабинетом, держал на подоконнике пачку банкнот афганских афгани, выделенной ему на оперативные расходы (сейфа в комнате не было). Военный контрразведчик решил проявить «принципиальность» и изобличить его в нарушении установленного порядка хранения иностранной валюты. С этой целью спровоцировал ее хищение одним из солдат и тут же подготовил соответствующий доклад своему руководству с приложением похищенных афгани. Однако упоминавшийся ранее начальник Особого отдела подполковник Морг-в был человеком порядочным и принципиальным. Инициировав служебное расследование в отношении офицера-разведчика, одновременно провел служебную проверку обстоятельств получения указанной валюты своим сотрудником, которая вскрыла неблаговидные методы его работы. Результаты проверок были неблагоприятными для обоих — оба получили дисциплинарные взыскания: разведчик — выговор за ненадлежащее хранение инвалюты, а контрразведчик — «строгую благодарность» (строгий выговор) за свои провокационные действия. Вдобавок на некоторое время ухудшилось взаимопонимание между сотрудниками отделов военной контрразведки и пограничной разведки. Так что порой и такое «продуктивное взаимодействие» между разведчиками и «особистами» тоже имело место. О другом негативном примере такого взаимодействия, в контексте с конкретными трагическими событиями 19 января 1989 года, мною рассказано ниже.

8. Год 1986-й. Становление в качестве офицера разведки

Разведывательная работа в составе ДШМГ в ходе войсковых операций

Почти весь 1986 год для меня, как разведчика, прошел весьма плодотворно — в этом году завершилось мое профессиональное становление и, по причине истечения срока выслуги для получения очередного звания, меня назначили на вышестоящую должность офицера по разведке Оперативной группы погранотряда с присвоением «капитана». Дело в том, что, как уже отмечалось, на разведывательном поприще мне пришлось начинать с должности офицера по разведки ДШМГ, предельное звание по которой было предусмотрено «старший лейтенант». Таким образом, в буквальном смысле слова моя карьера в разведке началась с самых «низов».

В марте 1986 года в жизни нашего отдела произошло важное событие: полковника Юлд-ва Равиля Адыловича, переведенного к новому месту службы в Душанбе, в должности заместителя начальника погранотряда по разведке — начальника разведотдела Пянджского погранотряда сменил майор Сув-в Александр Петрович. Фигура этого руководителя для меня стала знаковой. С первых дней знакомства он произвел на нас самое положительное впечатление: молодой, симпатичный, эрудированный, профессионально грамотный, энергичный и целеустремленный, не боящийся ответственности руководитель оказался на своем месте. Доверяя своим подчиненным, он «держал» нас «на длинном поводке» в разведывательной работе, чем способствовал проявлению у нас инициативы, творчества и разумной самостоятельности. Обладая большим личным магнетизмом, как истинный «опер», он умел расположить подчиненных к себе, не заигрывая с ними и оставаясь требовательным руководителем. Выговаривая подчиненного за какое-то упущение, он всегда был сдержан и тактичен, стремясь добиться осознания им своей вины и причин, по которым допущено упущение. При этом никогда, даже в состоянии сильного раздражения, не употреблял