— Так и есть, — произнес он вслух, — путь назад всегда должен оставаться открытым.

Марта опять кинула на Ричарда испепеляющий взгляд и влезла в разговор:

— Анна-то как будет рада, если вы проведете остаток дней вместе.

Уильям вздрогнул:

— Анна болеет. Ей все равно, буду ли жить с ней в одном доме или нет.

— Ей не все равно. Она, конечно, чувствует, когда любимый муж находится с ней под одной крышей. И девочки будут довольны.

— Девочки — да. Особенно Джудит меня ждет. Ну и маленькая Элизабет, — с теплотой сказал Уильям.

— Джудит все никак не выйдет замуж? Ты там подыщи ей достойного жениха. Годы идут. Ей сколько? Двадцать пять?

— Двадцать семь.

— Много, — припечатала Марта, — засиделась.

— Ты о своих дочках печалься, — вмешался Ричард, — у них такого приданого, как дает Уильям, не предвидится.

— А кто виноват? Ты, Ричард, обделил своих детей. Чего ты добился в жизни? — Марта начала сыпать упреками.

Уильям встал и вышел на улицу. Он пошел медленно, толком не осознавая куда, глядя по сторонам. Он прощался с городом, который принял его когда-то сразу, не заставив ни страдать, ни унижаться. С городом, который подарил ему большую любовь, который сделал его богатым. С городом, в котором навсегда останется жить образ молодой Элизабет и королевы Елизаветы. С городом, в котором остаются друзья, поддерживавшие его, сочувствовавшие и радовавшиеся вместе с ним. Он шел вдоль Темзы, оглядываясь на оставшийся позади грозный Тауэр, свернул к мосту, возле которого на другом берегу Элизабет впервые назначила ему встречу в карете.

Уильям подошел к театру. Точнее, к тому, что от него осталось. Неподалеку виднелась таверна, в которой они провели столько часов с Джеймсом.

— Осталось навестить Эдмунда, — произнес Уильям и пошел обратно через мост, в сторону кладбища.

— Я все-таки уезжаю, — обратился он к брату, присев рядом с могильной плитой, — не знаю, когда смогу снова навестить тебя. Но я нужен им там, в Стрэтфорде. А ты будешь жить в моей памяти, как и этот город, как все те, кого я покидаю. До свидания, Эдмунд. Ведь мы увидимся скоро, уверен.

Уильям вернулся к дому Филда.

— Ну вот и все. Финал, — сказал он, глядя на собор Святого Павла, — история закончилась там, где начиналась…

* * *

Постепенно он привыкал к размеренной жизни в Стрэтфорде. Иногда он писал письма Джеймсу, Ричарду и Мэри. Порой брался за пьесу, которую начал писать в юности, пытаясь достоверно описать события своей жизни. Но чаще сидел у окна, глядя на любимый сад.

Анна при нем ругалась с Джудит реже, и все же ее резкий, громкий голос порой достигал его ушей. В такие моменты Уильям спускался вниз и выходил погулять. Джудит постоянно боялась, что он не выдержит и уедет. Он возвращался к ужину, улыбался дочери и видел в ее глазах облегчение.

На улице с ним почтительно здоровались горожане, всячески показывая уважение одному из самых богатых жителей Стрэтфорда.

«Я вернулся сюда героем, — писал Уильям в письмах друзьям, — все меня почитают, считая, что я добился многого в жизни, сумел заработать деньги. Они зовут меня разбирать местные дрязги и ссоры. Прислушиваются к моему мнению по всяким пустячным проблемам, возникающим время от времени в городе. Кто-то кому-то задолжал денег, отрезал кусок лишней земли и тому подобная ерунда.

Моя дочь Сьюзен тоже недавно попала в такую историю. Я ходил с ней в суд. Представь, ее оклеветали. Якобы Сью изменяет мужу. Уж я ее знаю. Она не такая женщина. Пришлось призывать негодяя, распускавшего сплетни, к ответу. Церковный суд мы выиграли. Клеветника отлучили от церкви. Такие вот тут происходят нелепые происшествия…»

Уильяма приглашали в гости, считая за честь видеть его за столом на разного рода празднествах. Если он принимал приглашение, то откровенно скучал, стараясь избегать досужих разговоров с соседями по столу. Совсем не ходить никуда он себе не позволял из-за Джудит. Сьюзен объяснила отцу, что младшую дочь надо активнее выводить в свет, чтобы хоть как-то пристроить ее замуж. И Уильям внял просьбе и повсюду являлся под руку с Джудит.

Джеймс в своих письмах упорно склонял Уильяма к написанию новой пьесы, рассказывал, как идут дела со строительством нового здания театра, передавал приветы от актеров. Ричард писал о семье, подробно описывая успехи или неудачи каждого ребенка, писал про то, что типография дает плохой доход, книг покупают мало, «и вообще скоро все разучатся читать, в чем винить надо театры, ярмарки и прочие увеселения».

Мэри в каждом письме звала в гости и описывала, как растут дети. Иногда к ее письмам прикладывал записочку от себя и Джон. Он, в свою очередь, отчитывался о финансовых успехах, давал советы Уильяму, тщательно перечисляя изменения в ценах на землю, дома и продукты.

К концу года Уильям привык к такому времяпрепровождению, и обратное бегство в Лондон казалось совсем уж невероятным событием. Он начал вникать в дела и даже принимал в них посильное участие. К нему привыкли жители Стрэтфорда, ценили его продуманное мнение и все чаще обращались за помощью.

Уильям вряд ли смог бы назвать свое настроение хорошим. Скорее он существовал в предложенных обстоятельствах, подстраиваясь под них по мере возможности. Усталость, сопутствовавшая ему в Лондоне, в последнее время сменилась апатией. Да и с чего было бы уставать? Если он и писал продолжение своего жизнеописания, то изредка, когда вдруг возникала охота взять лист бумаги и привычно начать выстраивать сюжет. В доме убирала и готовила Джудит, отказываясь от всякой помощи. Дела, по которым к нему обращались горожане, случались нечасто и отнимали немного времени.

Уильям постепенно начал с удивлением вспоминать свою предыдущую жизнь, заполненную событиями, переездами, творчеством. Словно была проведена черта между тем, что было, и тем, что есть сейчас.

«Когда нет желаний и не к чему стремиться, то жизнь заканчивается, — писал он Мэри, — она не заканчивается тогда, когда ты умер физически, а тогда, когда в тебе умирают мечты и исчезают цели. Я удивляюсь самому себе. Как раньше я мог хотеть учить роль, выходить на сцену, писать пьесу? Теперь вокруг меня люди, которым нужно от жизни немного. А мне не нужно даже и того, что необходимо им. Иногда я часами могу смотреть на сад, на опадающую листву, на шуршащие от ветра ветки деревьев. Бывает, я весь день не выхожу из дома, точно как моя жена Анна, которая лежит в спальне на первом этаже…»

Мэри в ответ пыталась его приободрить, но ее собственная жизнь протекала хоть и более насыщенно, но не более интересно. Она переживала, что не смогла писать дальше, что Франс Бомонд и в самом деле умер в ее душе, успев написать всего две пьесы. Она печалилась от того, что располнела, что порой не заходит в таверну неделями, сидя дома и нянькаясь с детьми. Мэри не настаивала на приезде Уильяма в Оксфорд, потому что боялась разонравиться ему. Она писала, что уже не является для него таким интересным собеседником, как раньше, забросила книги и не следит за приездом театров в Оксфорд на гастроли.