— Опять ты за свое. Что за любимая тема — смерть. У тебя столько лет впереди. Успеешь и пьесы написать, и долг выполнить.

— Откуда мы знаем, сколько нам осталось? Нельзя слишком торопиться, но нельзя и опоздать. А я и так уже во многом опоздал.

— Неужели, Уильям, ты жалеешь, что стал актером и приехал в Лондон?

— Ты меня об этом спрашивал, мой друг. Жалеть ни о чем содеянном нельзя, если ты не совершил никаких совсем ужасных преступлений. Когда я уезжал, то был уверен, что иначе поступить не могу. В Стрэтфорде и теперь живется не намного лучше, чем тогда. Но и в Лондоне я проживаю день за днем без особого смысла и без желаний. В Стрэтфорд меня зовут обещания, которые я дал детям. Сыну, когда тот умирал, Сьюзен после рождения внучки, Джудит. Меня зовут дети и внучка, с которыми я не жил столько времени.

— Вы близкие люди? Вы понимаете друг друга?

— Пожалуй, нет. Мы не близки, и нам сложно разговаривать о чем-либо кроме хозяйства, маленькой Элизабет, больной матери или о том, что выросло в саду. Там мне будет не хватать тебя и Ричарда. Надеюсь, вы сможете изредка навещать меня.

— Эту просьбу я от тебя слышал. Не надейся, что я про нее забуду. Ладно, пока впереди премьера. Костюмы у актеров будут получше, чем у настоящих королей. Декорации — красивее, чем настоящие дворцы и замки.

— Не перестарайся. Зритель не должен отвлекаться от сюжета, разглядывая очередное платье. Потом никто и не вспомнит, о чем шла речь в пьесе, — улыбнулся Уильям.

— Ты же сказал, что пьеса тебе не удалась. Не вспомнят, и не надо. Зато расскажут, какой это был прекрасный спектакль.

— И то верно. Слушать там нечего. Пусть смотрят.

Несмотря на все, о чем он говорил с Уильямом, Джеймс надеялся, что Шекспир изменит свое мнение. Пьеса, может, была и не лучшим его творением, но и вовсе не такой уж плохой, как это представлял автор. Поэтому Джеймс старался сделать спектакль, которому не будет равных. Уильям увидит, что опять написал удачную пьесу, и забудет свои горькие слова.

Наступал июль, а с ним и день премьеры. Актеры лихорадочно повторяли слова, Джеймс, игравший Генриха, патетически вскрикивал, что ничего не готово и спектакль провалится, Уильям наблюдал за суматохой со стороны. Но дух театра не мог не оказывать на него влияния. И он тоже чувствовал, как быстрее бьется сердце, охваченное предпремьерным волнением.

После премьеры предстоял спектакль перед королем. Ну а пока зрелищем должны были насладиться его подданные. Несмотря на стоявшую в Лондоне жару, билеты были раскуплены. Имя автора гарантировало зрителям хорошее зрелище, способное развеять летнюю скуку оставшейся в городе публики.

И вот Уильям, пристроившись в боковой ложе, приготовился смотреть на собственное произведение, совершенно не приводившее его в восторг. Костюмы актеров впечатляли, Джеймс не соврал. В какой-то степени они выглядели даже вычурно и помпезно, но зрителей это, видимо, не смущало.

В одной из сцен Генриха приветствовали салютом из пушек. Джеймс подготовил для зала сюрприз — пушки палили, как настоящие, выплевывая в воздух загоравшуюся настоящим огнем бумагу. Огонь, едва вспыхнув, тут же гас, но впечатление салют оставлял сильное.

Вдруг Уильям почувствовал запах дыма. Зрители тоже почуяли неладное, а некоторые показывали пальцами куда-то вверх. Уильям посмотрел на соломенную крышу и с ужасом увидел, что она вся объята пламенем. Публика в ужасе побежала к выходу. Заигравшиеся актеры, заметив, что происходит в зале, тоже обратили свой взгляд наверх…

— Ничего не осталось от театра, — причитал вечером Джеймс, — ничего! Сгорел дотла.

— Никто из людей не сгорел, вот что важнее, — отметил Уильям, — в такой толпе всякое могло произойти.

— Но театр-то сгорел! — не сдавался Джеймс. — Придется отстраивать здание заново.

— Зато премьера прогремела на весь Лондон. Ричард сказал, что его друзья только и говорят о пожаре в «Глобусе» во время премьеры пьесы Шекспира. Никакие костюмы и декорации не наделали бы столько шума.

— М-да, переборщил я немного с этими пушками, — признал Джеймс, — тебе специально не говорил про них. Думал, увидишь, как они палят, ахнешь.

— Я ахнул. Ты своего добился. Надеюсь, что у короля ты эту сцену повторять не станешь.

— Спалить королевский дворец? Нет, этого мне не простят. Отправят в Тауэр, а то и сразу голову отрубят или четвертуют.

— Самое ужасное, что никто не услышал последние слова Генриха. Такая речь пропала! Если бы я знал, что на залпе из пушек все и закончится, то и стараться бы не стал выписывать финал. Джеймс, ты испортил все впечатление от пьесы, — продолжал смеяться над другом Уильям, — поэтому дело не в Тауэре, а в концовке. Король должен услышать посвященные ему строки.

— Услышит, — пообещал Джеймс, — все равно пушки сгорели вместе с театром. Остались только костюмы, которые были на выбегавших из здания актерах.

— Честно тебе скажу, это лучшее, что было в спектакле. Сохранилось главное: актеры и их костюмы. Не переживай.

Король остался спектаклем доволен. Слухи о пожаре дошли и до него. После представления он пообещал помочь «слугам Его Величества» построить здание заново.

— Финал сработал, — довольно заметил после этого Джеймс, — получим немного денег от короля и построим нечто совершенно невообразимое. Другого такого театра в Лондоне не будет. Так что, Уильям, придется тебе опять задержаться в столице. Куда ж мы без тебя?

— Ты ошибаешься. Именно теперь-то я точно уеду. «Глобус» сгорел, а с ним и прошлое. Новый театр пусть строят молодые. Я ждал знака свыше и дождался. Куда уж яснее и понятнее? Наш театр исчез, Джеймс. Он испарился, словно его и не было. А твой залп из пушек был дан в его честь. В честь нашей с тобой дружбы и лет, проведенных на той, старой, сцене…

В этот раз Джеймс понял, что все серьезнее некуда. Уильям собрал вещи и сдал квартиру, переехав на несколько дней к Ричарду. Джеймс тоже звал Уильяма к себе, но Уильям был уверен, что тот начнет опять уговаривать его остаться, призывая себе на помощь все красноречие, на которое был способен.

Ричард уговаривать не пытался. Он, конечно, бормотал, что ему непонятно, как может Уильям хотеть все бросить, будучи на пике славы. Марта молчала, бросая укоризненные взгляды на мужа. Она с самого начала была на стороне Анны и поэтому радовалась, что Уильям взялся за ум и решил вернуться к семье.

В Стрэтфорде Уильям никого не предупреждал о своем приезде.

— Сколько раз я им говорил, что вернусь, — объяснял он Филду, — сейчас просто приеду и буду там жить, ничего не объясняя и не обещая.

— Так правильнее, — кивнул Ричард, — опять же не отрежешь себе путь назад, если захочешь сбежать из стрэтфордской дыры.

Сначала Уильям опять думал начать убеждать Ричарда, что его намерения тверды, как скала, но промолчал. «К чему убеждать других, когда в первую очередь необходимо убедить себя, — подумал он, — вдруг сяду через год в телегу и в Лондон!»