Наталья Николаевна, безусловно, хороший специалист и образованный человек, несколько лет назад, чтоб хоть что-то напечатать в «толстом» журнале, я даже через неё опубликовал в «Дружбе» большую критическую статью… Но, видно, и здесь сработал до боли знакомый стереотип: когда у нас младший старшему возражает (всё равно что и не всегда старший по возрасту), это очень не любят… Отношение сразу переменилось, и мне дали понять, что договором на полгода можно подтереться (вместо меня, сообщал после Ф., взяли очередную бабушку-училку).

В другой раз добропорядочный Ф. (который единственный, наверно, поддерживал меня в Москве!) подогнал работёнку машины охранять на автостоянке в центре. Я договаривался, фигурировал, но охранники с неожиданно большим пиететом отнеслись к работе «в сердце Родины», советовали ни в коем разе не бросать, а совместить график с соборовским возможности не оказалось. И наконец, он же предложил superjub по созданию… некой новой религии или корпоративного культа. Прочитав материалы, я всю ночь провёл в отвратительных терзаньях, но утром понял, что это было искушение (часто посылаемое к концу Великого поста). Нужно «просто» переписывать и редактировать, а оплата очень достойная! Ответил, что зачем новая, когда существуют и старые, и одна из них истинная.

На следующий день после визита Нагима я заметил в окно другого посетителя: это был Алексей Цветков. Он вёл за руку дочку, которая, мне рассказывали, удивительной осознанностью для своих лет отличается… Шёл он, однако, не ко мне. Мы знакомы странным, но, к сожалению, весьма привычным для литературных кругов образом. Лет десять назад, когда он работал с Кормильцевым в издательстве «Ультра. Культура», я приносил ему рукопись романа – причём не своего… Как нормальный редактор, он едва оторвался от монитора… Через несколько лет ему предложили редактировать мой второй роман, но ему не понравилось и он отказался. Какие-то случайные встречи на книжной ярмарке…

Я смекнул, однако, что выходить ему всё равно мимо меня. Ещё одно неудобное свидание, когда надо сделать вид, что у вас обоих совсем никудышные память и зрение!.. Плюс на мне ещё бейджик с фамилией.

Тогда я решил сделать ход конём. Оставалось уже буквально минуты две моей смены, как на выходе из галереи показался в зеленоватой курточке анархо-папа с действительно с весьма умным видом всему внимающей дочкой… Я быстро взошёл по ступеням и сам предстал пред ними.

– Я здесь служу, – сказал я.

– Служите? – переспросил он, как бы не поняв ироничное употребление слова.

Дочка потянула его за рукав и что-то шепнула: мол, служить – устаревшее «работать». Мы немного поговорили, и под конец он даже пригласил зайти в книжный, где он служит, тут совсем рядом.

В этот же день вечером я, как ни странно, увидал под окном Артемия Троицкого. Мне как раз советовали передать ему наши демо-записи. Советовали, конечно, через Фейсбук с ним связаться и т. д., но поскольку я эту систему отрицаю, мне пришла мысль отловить его на одном из мероприятий: явился туда с диском, а он, оказалось, тогда не пришёл…

Было пасмурно, накрапывал дождь, а он в плаще минут пятьдесят тёрся подле соборной оградочки, названивая по телефону… В принципе, я бы мог оставить пост и выскочить, но действовать в стиле американской мечтательной Золушки – да и Гяура того же! – как-то в России не сподручно, если не сказать: неприлично. (Кстати, диск он всё же послушал – через два с половиной года.)

Про диск и книжку, будь они ладны иль неладны, испросил уже завхоз Паша, с которым нередко курили на задворках, вспоминая прелести тамбовских suburb’ий. Я отнекнулся, что книжки у меня у самого нет, а диск ещё не вышел и выйдет ли вообще, непонятно. Но он с тамбовской прямотой мне не раз ещё шуткой напоминал, а про диск сказал: запиши на болванку!

На третий день мне показалось, что идёт… Сорокин!.. На днях случайно встретил на Никольской знакомого – вечно пьяного поэта и он на меня набросился с сенсацией: полчаса назад вон что эдакое видел! Идёт, значит, он пьянищий по Лубянке, а навстречу, в проулок под бугорок – будто виденье какое-то, как некое существо такое левиафанистое движется: плащ развевается, волосы развеваются, под руки с двумя одинаковыми половозрелыми дочерьми и с двумя-тремя собаками длинными на поводке… Предлагал мне преследовать (а сначала выпить в пельменной) – я отказался.

А тут я завидел подобное сплетенье фигур вдалеке, почти у мавзолея… Когда же это приблизилось – именно в собор оно двигалось! – я понял, что это два огромных моложавых негра, держащиеся за руки!.. Была ещё хоть какая-то надежда (мне удалось обозреть в окно их фривольное одеяние, неподражаемые ужимки и походочку!..), что они, передумав, развернутся, или им не продадут билет… или они, хотя бы входя в собор, расцепят руки…

Но, судя по всему, вошли как миленькие. Мне не довелось их больше лицезреть. Да я и не стремился. Представляю, как органично им пришлось и «мани-мани!», и общение с Гяуром Кяфировым.

В привычный для музеев санитарный день нам со Стасом или Гяуром тоже не давали отдыха: заявлялись нанятые «от фирмы» арбайтеры (молдоване-украинцы, реже те же таджики – своих двадцать женских рук называется!), с пластиковыми вёдрами, резиновыми щётками и губками и начинали по-мужицки небрежно, будто в каком «Макдональдсе», зашаривать, а мы вынуждены были «им помогать» – присутствовать-мяться на втором этаже, раз в полчаса открывая церкви. В некоторых церквях мылись только полы, помыть защитные стёкла было проблематично из-за морозного узора на них.

Впрочем, про «мани-мани» я, наверно, как раз и забыл рассказать. Я думаю, это удивляло иностранцев не меньше мороза. Во время дежурства на первом этаже мне приходилось слушать приговорки Людмилы и Раисы Евстахиевны, коими они встречали едва переступивших порог храма-музея. Людмила, как ни странно, действовала адекватно, любимой её фразой была: «стьюдент карт» – милостью гимовского начальства или по чьему-то недомыслию даже для иноземцев сохранялись льготы (но студенты, как сей братии и полагается, всегда мухлевали, и были изобличаемы, а часто и прощаемы). Вот откудова столько доченек! Кстати сказать, иногда попадались пройдохи и среди цивилизованных «неверных» – здесь в буквальном смысле: они делали вид, что не понимают, что от них хотят, отмахивались, и быстро проскакивали внутрь, стараясь затеряться. Тогда привратницы мне кричали: «Алексей, задержи!». «Ну уж и задержи, – немного передразнивал их я, подходя к ним, чтобы не кричать, – на то милиция есть».

Я уж, можно сказать, заработал кое-какой авторитет – даже в глазах Евстахиевны! Как-то зашли две девицы, встали у окошка и нейдут ни взад ни вперёд… Это было почище проскользнувшего безбилетника – может, террористки? – и призывали на помощь всех подряд – призвали и меня. Я, вполне аристократично к ним вышел и, поздоровавшись, спросил, кого они ждут; девицы заулыбались и ответили, что ждут мужей, потом ответили, что те в сортир под Спасской башней отлучились. Мне оставалось лишь сказать «о’кей», двумя грубыми словами перевести, и все взаимно заулыбались. Тут я не вытерпел и, пользуясь случаем, максимально ненавязчиво поучил Раису Евстахиевну английскому.