начали выбегать с воплями и криками посетители, когда за моей спиной послышались щелчки курков.

— Мои девочки не любят, когда им мешают вести задушевный бабский трёп, — я отпустил рукоять и похлопав мужика по плечу, ответил, — Ты правильно сказал… — притянув его за шиворот, прошептал на ухо, — Я не американец. Я корейский псих!

Мой взгляд наполнился такой дикой ненавистью, что мужик стал трястись, а потом просто залепетал хриплым голосом, держать за руку, которая была прибита к стойке.

— Он… Он всего лишь просил передать тебе пару слов…

— Каких слов? — прозвучал за спиной голос Куколки, а я прямо взбодрился, от рычащих звуков в её тоне.

"Дико вставляет, когда эта женщина рычит как хищница. Прямо заводит с пол-оборота…" — пронеслось в голове и я ухмыльнулся со словами:

— Я внимательно слушаю? — налив себе ещё, посмотрел на Джареда, который лишь прошипел:

— Вытащи нож!

— А сам? Ты же такое оружие на поясе носишь, и не знаешь как с ним обращаться? Или оно точно такая же сраная бутафория, как твои рисунки скотское по всему телу не имеющие ни значения, ни предназначения?

— Тангир! — Куколка обошла меня и сама резко вытащила нож, отбросив в сторону, — Повтори что ты сказал только что, ублюдок? — её голос стал похож на безжизненный, и вот это мне не понравилось.

"Что ты ей рассказала… Неужели проболталась? " — повернулся и наконец встал с барного стула, посмотрев на Катерину, которая держала на мушке троих полудурков бармена.

— Он сказал… — мужик выдохнул, прижимая раненную руку к груди, а потом продолжил, — Он сказал, что это не касается никого кроме азиата с кнутом на руке. Сказал я сразу его узнаю по набалдашнику в виде пасти дракона на кнуте. Он платит такие бабки, что у всех глаза на лоб полезли. Платит за бабу! Потому мы и взялись за это дело. Думали, потаскуха из гарема сбежала, вот он и устроил охоту за её любовником.

— Очаровательно… — ухмыляясь, снова налил и опрокинул стакан, — Продолжай! Прямо сказки Шахерезады и Арабская ночь!

— Он сказал, что всё равно заберёт свою жену! И ты ему не помешаешь! Он… Он оставил это!

Я перевел взгляд на стол и сжал челюсть так, что свело даже всё тело. Медленно цепь скользнула по моей руке, а контроль почил с миром. Перед глазами встала такая темнота, словно этот чёртов мрак смог бы выжечь мою боль. Смрад и агония места, которое я называл своим адом наполнили как пустой сосуд моё тело, вытеснив всё человеческое. Зверь — высокая тварь с пастью, которая оскалилась, издав гортанное рычание, сразу как перед ней бросили два золотых широких браслета, дышала в мою спину, и словно моими глазами смотрела прямо в глаза почти сдохнувшего старика. А он труп! Я придушу его своими руками прямо сейчас!

Цепь поднялась лишь за одним движением руки. Серебряный отсвет на её поверхности полоснул холодом по глазам, но мне было плевать. Я стоял и смотрел на то, что вытворяет тварь внутри меня со стороны. Наблюдал за тем, как сперва падают трое собак, которых я бы прикончил только одним взмахом, если бы не Катерина.

— Я уже… — прохрипел не своим голосом, так, словно лёгкими харкал, — …один раз видел точно такую же картину, красавица. Только в этот раз…

— Ты не убийца! — холодно усмехнулась женщина, удерживая цепь, а следом так расплылась в зверином оскале, что подобное заставило прищуриться и замереть.

— Позволь быть убийцей тому, кому платят за убийство! — она отвела другую руку в сторону и даже не смотря куда стреляет выпустила пулю в голову бармена.

Катерина продолжала смотреть на нас с Невеной, а потом молча и с каменным лицом отпустила цепь моего кнута, пихнув ногой одного из мексиканских сосунков, сняв с головы капюшон.

— Пошли вон, пока он ещё соображает! И цацки заберите с собой! Сдадите за поворотом, чтобы хватило на визит к проктологу, мальчики! Si tu gente los toca, ¡tratarás conmigo! *(Если ваши люди тронут их, будете иметь дело со мной!) Sabes quien soy? *(Вы же знаете КТО я?)

— Santa muerte… *(Святая смерть…) — один из них подался назад, прошептав в ужасе что-то на мексиканском.

Я перевел затуманенный яростью взгляд на всех дебилов, которым ухмыльнулся так, что те вскочили тут же и выбежали за дверь даже не забрав цацки смертника.

"Всё равно найду…" — наклонил голову и посмотрел как безумец на двери бара, — "Сперва вспорю живот ножичком их татуированного хозяина, а потом выпущу кишки и заставлю смотреть на них, пока до этих тварей не дойдет, что они тупое дерьмо, которое жить спокойно, бл***, не может…"

— Тангир!

Я почувствовал как что-то схватило мою футболку и начало трясти за ткань моё тело. Ощутил хватку маленьких пальцев. Тонких и нежных настолько, что картина того, как они сжимают черную ткань моей футболки заставила выдохнуть и перевести взгляд на женщину передо мной.

Невозможно красивая, стойкая, сильная, непримиримая и настолько настоящая, что мне казалось будто её каменное точёное лицо, самая прекрасная маска для других. Но не для меня… Ведь я видел её настоящей. Знал, что мне нет больше права любить. Да и не полюбил бы ещё раз никогда, потому что это сраное чувство — смерть. Для меня любовь ассоциировалась со смертью слишком долгое время. Жутко холодное, пустое чувство, которое выжимало из сердца всю кровь. Она словно стекала по моему телу годами, пока яд этой отравы выходил из меня и покидал.

Однако… Что я вижу опять? Что я снова натворил? Я втрескался как больной и смотрю на эту женщину так, словно это не я её спасение, а она моё. И не в проклятом пути в преисподнюю дело. Не в стремлении сдохнуть и получить искупление. Подобное желание в этот момент, когда она обхватывает моё лицо руками и заглядывает в глаза, пытаясь привести в чувство… Это стремление исчезает.

"Почему я захотел жить именно тогда, когда назад пути уже нет? Почему это должна быть именно ты? Почему? Почему небо опять издевается надо мной и вынуждает встать как побитую псину перед ним и умолять убрать эту чашу, чтобы она миновала меня… Рыть руками землю, обрывая кожу до кости. Орать и выть, что хочу жить. Что хочу видеть и дышать тем, что мне дали, но настолько поздно, будто измываясь этим и наказывая за то, кем стал. Я сраный ублюдок, который захотел жить… так