морскую воду и стоять там, сколько хватит терпения. Яков сделал, как она велела, но вода отказывалась его принять. Он шатался в ней, падал, море выталкивало его, ослабевшего, на берег, тогда он пытался лечь на волну, но волны, казалось, убегали от него, оставляя на мокром песке. Затем – я сам это видел и говорю как свидетель – Яков воздел руки к небу и ужасно закричал. Он кричал так, что все путники останавливались, встревоженные, и рыбаки, чистившие сети, застыли на месте, и торговки, продававшие возле порта рыбу прямо из корзин, и даже моряки, только что прибывшие в порт, подняли головы. Мы с Нуссеном были не в силах это слушать. Я заткнул уши, и тут случилось нечто удивительное. Море вдруг приняло его в себя, набежала волна, и Яков погрузился в нее по шею, затем на мгновение полностью исчез под водой, мелькали только ладони и ступни, вода крутила его, словно деревяшку. Наконец он выбрался на берег и упал на песок, словно бы замертво. Мы с Нуссеном подбежали и, намочив свою одежду, оттащили его подальше: честно говоря, я решил, что Яков уже мертв.

Но после этого купания с него целый день клочьями сходила кожа, а под ней открывалась новая и здоровая, розовая, как у младенца.

Через два дня Яков выздоровел, и когда мы добрались до Смирны, снова был молод, красив и сиял, как прежде. И таким предстал перед женой.

Нахману очень нравится то, что он написал. Он колеблется: не рассказать ли о морских приключениях, о том, что произошло, пока они плыли на корабле. В сущности, он мог бы это описать, путешествие было достаточно драматичным. Нахман макает перо в чернила, но тут же стряхивает их на песок. Нет, не станет он об этом писать. Не станет писать, что за небольшие деньги их согласилось доставить в Смирну маленькое торговое суденышко. Стоило это недорого, но и условия оказались очень скверными. Не успели они устроиться в трюме, а корабль выйти в море, как выяснилось, что владелец – христианин, то ли грек, то ли итальянец, – промышляет вовсе не перевозкой товаров, а пиратством. Когда они потребовали отвезти их прямо в Смирну, мужчина набросился на своих пассажиров и пригрозил, что его головорезы выбросят всю компанию Якова за борт.

Нахман хорошо запомнил дату: 25 июля 1755 года, в день покровителя этого ужасного человека, которому тот страстно молился, исповедуясь во всех своих злодеяниях (рассказ о которых нам пришлось выслушать и от которых у нас кровь стыла в жилах), на море разразился ужасный шторм. Нахман впервые переживал такой ужас и постепенно осознавал, что сегодня ему суждено погибнуть. Напуганный, он привязал себя к мачте, чтобы не смыли бушующие волны, и стал громко причитать. Затем в панике ухватился за плащ Якова и попытался укрыться под ним. Яков, не испытывавший ни малейшего страха, сначала пытался успокоить товарища, но поскольку никакие методы не действовали, а вся эта ситуация, видимо, его смешила, он принялся откровенно издеваться над бедным Нахманом. Путешественники цеплялись за хлипкие мачты, а после того, как те были разбиты волнами, – за все подряд. Вода оказалась хуже разбойников – смыла все награбленное и унесла одного матроса, который был пьян и еле держался на ногах. Став свидетелем гибели этого человека в морской пучине, Нахман окончательно перестал владеть собой. Он бормотал слова молитвы, а слезы, такие же соленые, как морская вода, застилали ему глаза.

Яков явно забавлялся, видя ужас Нахмана, потому что после исповеди пирата велел исповедоваться также и ему и – что было хуже всего – заставил давать Богу разные обещания: таким образом перепуганный, плачущий Нахман поклялся, что больше не притронется ни к вину, ни к другим спиртным напиткам, а также не станет курить трубку.

– Клянусь, клянусь! – кричал он, закрыв глаза, слишком напуганный, чтобы рассуждать логически; это привело Якова в дикий восторг, и он хохотал под звуки шторма, точно демон.

– И что будешь за мной дерьмо убирать! – перекрикивал Яков грохот волн.

А Нахман отвечал:

– Клянусь, клянусь.

– И задницу мне подтирать! – кричал Яков.

– И задницу Якову подтирать. Клянусь, всем клянусь! – отвечал Нахман, а остальные, слушая это, корчились от смеха и насмехались над раввином и в конце концов, увлекшись, перестали обращать внимание на бурю, которая миновала как страшный сон.

Даже сейчас Нахмана не отпускает чувство стыда и унижения. Он не разговаривает с Яковом до самой Смирны, хотя тот много раз привлекал его к себе и фамильярно похлопывал по плечу. Трудно простить того, кто смеется над чужим несчастьем. Но, удивительное дело, когда рука Якова обнимает его, Нахман ощущает какое-то странное удовольствие, бледную тень невыразимого блаженства, едва уловимую боль.

Ris 218. Rozbicie okretu_kadr

Среди всех клятв, которые Яков, смеясь, вынудил дать Нахмана, была и такая: никогда его не оставлять.

ПОСКРЁБКИ. О ПЕРЕСТАНОВКЕ ТРЕУГОЛЬНИКОВ

В Смирне все показалось нам знакомым, словно мы отсутствовали всего неделю.

Яков с Ханой и крошечной девочкой, которая у них недавно родилась, сняли небольшой домик на боковой улице. Хана, получив деньги от отца, занялась хозяйством, так что приходить к ним в гости было приятно. Хотя по турецкому обычаю она с ребенком находилась в женской части дома, спиной я часто чувствовал ее незримый взгляд.

Иссахар, услыхав о нисхождении святого духа на Якова, стал вести себя совершенно иначе, чем прежде. Он начал выделять меня, поскольку я был непосредственным свидетелем того, что произошло с Яковом, и его голосом. Каждый день мы подолгу сидели, и Иссахар все чаще призывал нас изучать учение о Троице.

Эта запретная идея заставляла нас содрогнуться, и неизвестно, была ли она настолько еретической для всякого иудея или же настолько мощной, что нам казалось, будто она обладает силой, как те четыре еврейские буквы, что составляют имя Бога.

На песке, рассыпанном по столу, Иссахар чертил треугольники и обозначал их углы в соответствии с тем, что написано в Книге Зоар, а затем – согласно тому, что говорил Шабтай Цви, да будет благословенно его имя. Можно было подумать, что мы – дети, от нечего делать рисующие всякие каракули.

Ris 239.lancuch sefirot

Существует Бог истины в духовном мире и Шхина, заточенная в материю, а словно бы «под ними», в нижнем углу треугольника, находится Бог-Творец, источник божественных искр. И когда приходит Мессия, Он устраняет Первопричину, и тогда треугольник переворачивается: теперь сверху – Бог Истины, а