– Ну что, поболтаем немного, папа? – с вызовом произнес он. – Ты веришь в сны? А я верю, и смотри, до чего меня это довело! Все, что мне удалось выяснить, это что ты был негодяем!

– Привет, Джон.

Дверь была приоткрыта, и он не услышал, как она вошла. Она стояла на пороге в ореоле света, в простом белом платье, и ослепляла его уставшие, затуманенные алкоголем глаза бело-золотым пламенем.

– С кем ты разговариваешь?

– С мертвыми. Но они не отвечают.

Она подняла руку, словно пытаясь отмахнуться от его глупых слов, как от назойливой мухи.

– Где ты был вчера вечером?

Джина не сердилась, даже не укоряла его, просто была обиженной, растерянной и встревоженной.

– Вчера я рассказала о нас папе, – натянуто начала она. – И он не обрадовался, как я ожидала, а очень расстроился. Поэтому для меня было очень важно, чтобы ты ужинал с нами, чтобы он увидел, что ты говоришь искренне, что ты не водишь меня за нос. А когда ты не пришел, не показался и вообще не вернулся, он уверился в худших подозрениях. Где ты был, Джон?

– Ах…

Настал решающий момент, а Джон чувствовал себя опустошенным. Он уставился на девушку пустыми совиными глазами.

– Ответь.

– Да. – Он попытался прочистить горло. – Там. Я был там. В буше. Не здесь.

Спокойствие Джины мгновенно улетучилось.

– Джон, что случилось?

– Ничего не случилось!

– Не веди себя так со мной! Разве ты забыл… что между нами было? То ты говоришь, что любишь меня, а на следующий день убегаешь, исчезаешь, прячешься в часовне, напиваешься…

Джон помахал бутылкой.

– Я не очень пьян. Джина едва не плакала.

– Я бы хотела серьезно поговорить с тобой, когда ты будешь на это способен. А пока мне нужно закончить танец к сегодняшнему вечеру. Алекс перенес представление в усадьбу, и я не знаю, откуда начинать. – Она повернулась к двери.

Джон отчаянно не хотел, чтобы она уходила.

– Слушай, давай поговорим сейчас – пока я в состоянии слушать.

Она взглянула на него с гневом и болью.

– Ты серьезно?

Он медленно поднялся и двинулся к ней.

– Как никогда.

Она безнадежно пожала плечами.

– Лучше потом. После представления.

– А почему не сейчас? – Он схватил ее за руку. – Пока я еще пьян?

Она вздрогнула.

– Джон, я понимаю, тебе столько пришлось пережить…

– Пережить? – Эхо его истерического хохота прокатилось по часовне. – Да, конечно, можно сказать и так!

Она покачала головой.

– И ты знаешь, как я сожалею о… обо всем.

– Да, отлично, что мы можем поговорить вот так, честно и откровенно! – фыркнул он.

Она рассердилась.

– Не смейся надо мной, Джон! Ты заставил меня пережить худшую ночь в моей жизни, и я пытаюсь понять, пытаюсь взглянуть с твоей точки зрения. Не мешай мне! – Джина вырвала руку. – Увидимся позже. Можно еще немного потерпеть.

– Прежде чем ты уйдешь… – Прежде чем ты уйдешь, моя дорогая, нежная, любимая, прежде чем ты уйдешь и унесешь мое сердце, отныне и навсегда… – Давай по крайней мере попытаемся отделить эмоциональные вопросы от практических.

Джина побледнела.

– Что?

Джон заговорил очень тихо:

– Я хочу, чтобы ты ушла, Джина.

– Что?

– Оставила меня.

– Почему?

– Я не могу тебе объяснить.

Он видел, что она отчаянно цепляется за последние остатки мужества.

– Ты должен мне сказать почему!

Как он мог произнести это и не изойти криком?

– Все кончено.

– Нет! Нет, я не верю! – В ее глазах чернело все страдание мира. Она отчаянно молотила его руками, словно стараясь защититься от жестоких слов. – Ты просто пьян! – кричала она, хватаясь за соломинку.

Он снова засмеялся, еще горше.

– Недостаточно пьян. – Выпить бы реку, утонуть в океане… – Повторяю еще раз. Все кончено. Ты должна уйти. Я не могу объяснить.

Под его взглядом она словно съежилась, как в уменьшающем зеркале.

– Вчера ты хотел меня. Я знаю, хотел! – заявила она требовательно, как ребенок.

Он заставил себя ожесточиться.

– А теперь не хочу.

– Что я сделала?

– Ничего. Просто уходи. – Он не знал, долго ли сможет выдержать эту пытку, на сколько еще хватит у нее сил.

– Нет!

Он резко повернулся к ней.

– Ты еще здесь?

– Я хочу знать, в чем дело!

Он посмотрел на часы.

– Скоро одиннадцать?

– Почему ты так поступаешь? – Бессознательным детским жестом Джина прижала стиснутые кулаки к губам. – Я хочу быть с тобой всю жизнь, а ты прогоняешь меня?

– Да.

Она собралась с духом, напрягшись для последнего броска.

– Я нужна тебе!

Джон наклонился и отчетливо произнес ей прямо в лицо:

– Мне! нужно! чтобы! ты! ушла! – Он старался говорить свысока. – Иди, показывай свое гастрольное представление! Сегодня твой вечер, правда? Иди, изображай Марго Фонтейн со своими деревенскими дружками-танцорами. Увидим, на что ты способна.

– Правильно!

Джина выпрямилась, дрожа от злости.

– Верно, подонок! Не знаю, в какие игры ты со мной играешь, но надеюсь, ты будешь удовлетворен, мистер Кёниг! Папа с самого начала был прав! Мерзавцы вы все, Кёниги!

Она замахнулась кулаком, словно хотела ударить его, но передумала. У нее в запасе был еще один выстрел.

– Если придешь сегодня вечером смотреть наш танец, увидишь, как мы отблагодарим Кёнигов. И не думаю, что тебе будет трудно в их деяниях узнать себя!

Со всей округи на машинах, вездеходах, мотоциклах и даже лошадях съезжались на корробори танцоры и участники праздника. В широко раскинувшейся красной пустыне поселок аборигенов был виден издалека – его окружали величественные эвкалипты, призрачно белеющие в вечерних сумерках.

В поселке танцоры Джины уже показали гостям старинные танцы, выражающие сущность праздника корробори – древнего ритуала любви и смерти, восходящего к временам появления первых людей на материке. Теперь в Кёнигсхаусе, на лужайке между домами, сооружали сцену для второго представления – тщательно утрамбовали и подмели твердую земляную площадку.