— Просто поговори со мной, — твердил Эйб, шагая вслед за Гиббом.

К этому времени Натаниэль был уже в панике.

— Что вы пытаетесь со мной сделать? — закричал он. — Почему вы не оставите меня в покое?

— Потому что ты можешь рассказать мне правду.

Они стояли на той же тропинке у реки, где уже скоро развернутся резные папоротники, и Натаниэлю некуда было бежать.

— Просто подумай об этом, — продолжал Эйб. — Если мы с тобой встретимся здесь завтра утром и ты скажешь мне, что ни о чем не хочешь со мной говорить, я больше не стану тебя беспокоить.

Было как раз то время года, когда деду Эйба довелось спасать учеников из Хаддан-скул, время, когда лед на реке кажется толстым неискушенному человеку, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что поверхность скорее прозрачная, чем синяя, точно такая, какой она становится перед тем, как лед начнет трескаться.

— Это был не я, — сказал Натаниэль Гибб.

Эйб сделал все возможное, чтобы никак не отреагировать, он не хотел спугнуть мальчика, даже если его собственная голова готова была взорваться.

— Знаю. Поэтому и хочу поговорить с тобой.

Они договорились встретиться рано утром, в тот час, когда скворцы только просыпаются, а большинство учеников Хаддан-скул еще крепко спят в своих постелях. Дыхание весны угадывалось повсюду: в желтоватой коре ив, в кобальтовом оттенке утреннего неба. Хотя погода скоро переменится, пока было достаточно холодно, и Эйб, дожидаясь, не вынимал руки из карманов. Он долго прождал на тропинке у реки. В восемь часов начали появляться ученики, идущие на завтрак или в библиотеку, а к девяти все классы были заполнены. Эйб дошел до «Мелового дома», повозился с замком — простой замок с кнопками, с которым справится даже начинающий, — и открыл дверь. В коридоре висел список обитателей дома с указанием комнат. Эйб не удивился, увидев, что Гарри Маккенна, судя по всему, живет в лучшей комнате, точно так же не удивился он тому, что комната Гибба находится на чердаке.

— Погодите, — окликнул Эйба Эрик Герман, когда увидел его на ступеньках лестницы. Эрик только что закончил составление экзаменационного теста, который должен был состояться на следующей неделе, и спешил на урок, но он все-таки остановился и оглядел Эйба. Декан просил всех сообщать ему лично о любых посторонних, обнаруженных на территории школы. — Мне кажется, вы не туда попали.

— Я думаю иначе.

Эйб стоял, не двигаясь с места. Он ни разу еще не сталкивался со своим соперником лицом к лицу. Что он себе воображал? Что бросит Герману вызов, завяжется, драка и каждый удар будет безжалостным, призванным нанести противнику как можно больший вред? А вместо этого он просто почувствовал, что их с Эриком Германом кое-что объединяет, ведь они оба любят Бетси.

— Я ищу Натаниэля Гибба.

— Вам не повезло. Он в лазарете.

По тому, как Эрик сверкал на него глазами, Эйб догадался, что больше ничего от него не добьется, но, к счастью, Дороти Джексон была в «Жернове» завсегдатаем и оказалась гораздо дружелюбнее, когда Эйб подошел к ней: несмотря на запрет разговаривать с Эйбом, медсестра позволила ему посетить лазарет.

— С ним произошел несчастный случай во время игры в хоккей. У вас пять минут, — предупредила она Эйба. — Не больше.

Натаниэль Гибб лежал на спине, на стоящей у стены кровати. Обе руки у него были сломаны. Его возили на «скорой помощи» в Гамильтон, где ему сделали рентген и наложили гипс, и теперь он дожидался родителей, которые ехали из Огайо, чтобы забрать его домой. Еще несколько месяцев его будут одевать и кормить, как будто он снова превратился в ребенка, этот образ дополняло и то, что он заодно лишился способности говорить. Лишился ли он дара речи в результате того, что прикусил язык, едва не откусил его совсем, когда толпа мальчишек во время матча прижала его к стенке, или же просто растерял все слова от испуга, не имело большого значения. Он не мог разговаривать с Эйбом.

— Не знаю, чего вы хотите от мальчика, — сказала Дороти Джексон, внося стакан имбирного эля с соломинкой. — Но он, скорее всего, не сможет говорить еще месяц. Да и тогда ему некоторое время потребуется специальное лечение.

Эйб дождался, пока медсестра уйдет, потом подошел к Натаниэлю и поднял стакан так, чтобы мальчик мог утолить жажду. Но Натаниэль даже не посмотрел на него. Он не стал пить, хотя его язык, сшитый на пункте неотложной помощи врачом-стажером, который никогда раньше не проводил подобных операций, задрожал.

— Прости меня. — Эйб присел на соседнюю койку. Он все еще держал в руке стакан имбирного эля. В лазарете пахло йодом и дезинфицирующими средствами. — Я, наверное, зря втянул тебя в это дело. Надеюсь, ты примешь мои извинения.

Мальчик издал горловой звук, который можно было принять и за смех, и за презрительное фырканье. Натаниэль пристально глядел на Эйба, сидящего на металлической койке напротив него. Солнечный свет проникал в окно, и пылинки кружились в нем, образуя воронку. Всего несколько часов, и Натаниэль Гибб со всеми своими пожитками будет погружен в машину родителей, готовый отправиться подальше от этого места. Этот мальчик никогда больше не ступит на землю Массачусетса, не испытает на себе еще раз суровость местной зимы. Он будет за многие мили отсюда, в своем родном штате, вот почему он заставил себя раскрыть рот и, двигая своим истерзанным языком, произнес начальную букву имени, ту букву алфавита, которую ему было труднее всего произнести, — одинокое и ясное «Г».

На следующее утро Эйб был освобожден от своих обязанностей — первый раз за всю историю Хаддана полицейского попросили оставить службу. Эйб не успел даже одеться, когда Глен Тайлз появился у него на крыльце, чтобы сообщить ему новость. А чего он, в самом деле, ожидал? Десяток, а то и больше преподавателей Хаддан-скул видели, как он следил за учениками, как обедал у них в столовой, будоражил всех вопросами. И еще был Эрик, который сейчас же доложил об их встрече декану.

— Ты сам напросился, — сказал Глен. — Ты не сумел воспользоваться моим советом. Из-за тебя мне позвонил уполномоченный из управления, Эйб. Кое-кто там, наверху, вышел из себя.

Они оба стояли, глядя в лицо друг другу в холодном ярком свете. Каждый соображал, насколько другой достоин заветов Райта, и каждый был совершенно уверен, что второй никогда не сумеет хотя бы приблизиться к высоким стандартам старика. По крайней мере, теперь им не придется видеть друг друга каждый день. К обеду все в городе знали, что произошло. Луиза Джереми и ее подруга Шарлотта Эванс были уже на взводе, но, когда они попытались найти Эйба, чтобы сообщить, что подали ходатайство о восстановлении его в должности, он не подошел к телефону. В «Селене» Никки Хамфри сделала сэндвич, который Эйб обычно заказывал на ланч, и сэндвич ждал его, но он так и не появился. Он даже одеться удосужился, когда уже перевалило за полдень. К тому времени Дагу Лаудеру уже сообщили, что он повышен до звания детектива, надо сказать, что Даг этого заслуживал, он был хороший парень и отлично работал, хотя работа никогда не значила для него так много, как для Эйба.