О безалаберности наших киносъемок в мире ходят легенды. Нам порядок, как известно, не нужен – мы все берем душой и наитием. В Интернете популярен ролик, снятый на такой площадке: для какого-то фильма нужно взорвать хибарку, и денег, судя по всему, хватит на один дубль, но оператор еще и камеру не подготовил, а хибарку уже кто-то взорвал. На площадке мат-перемат клубится, смешиваясь с дымом догорающей хибарки, оператор спешит снять хотя бы головешки, режиссер в экстазе костерит всех подряд, – идет творческий процесс. Швейцарский документалист Антуан Каттен целую картину снял о том, как в Питере снимают сложную философскую ленту, – тот же мат-перемат, тот же экстаз, те же истерики: когда б вы знали, из какого сора… Увлекательная получилась у швейцарца лента, уже обошла мировые фестивали и вполне может служить исчерпывающим пособием по особенностям национального кинопроизводства.

Станешь тут максималистом!

Гурченко настоящую ансамблевую работу ценила как огромную, почти нереальную редкость. Вот идет сложная сцена – в ней не должно быть стыков, перебоев, перерывов. Она как песня или дуэт: если можно снять одним куском, а не монтировать потом из дублей, – значит, дуэт пошел! Сцены, снятые вот так, «одним куском», на едином дыхании, – лучшие, «звездные» мгновения во всем ее творчестве. Дуэт с Никитой Михалковым в «Сибириаде». Сцены с Юрием Никулиным в «Двадцати днях без войны». Со Станиславом Любшиным в «Пяти вечерах». Даже в неудачной ленте «Рецепт ее молодости» резко выделяются ее эпизоды с Олегом Борисовым – осмысленностью происходящего и особым чувством того абсолютного взаимопонимания между партнерами, которое всему сообщает не то чтобы синхронность (актеры ведут каждый свою мелодию), но гармоническое единение этих мелодий.

Я неслучайно опять употребляю музыкальные термины – сама природа такого единения и впрямь музыкальна. Абсолютный слух на чистоту гармоний. Чуткость к каждой фальши. Азарт импровизации. Точное ощущение темпоритма всего эпизода в целом, как бы велик он ни был. Тут не бывает монотонности, ритмов формальных, механических – эти сцены удивительно разнообразны по динамическому рисунку, прихотливы, отточенны. Причем каждая смена ритма – это новое состояние героев. Все психологически обоснованно. Все работает на то, чтобы характеры нам открылись.

Когда ж в товарищах согласья нет, вот тут и случаются срывы. Очень порой обидные – когда не понимают друг друга по-настоящему талантливые люди. Им бы союзниками быть, а они расходятся, часто навсегда.

История искусств полна таких конфликтов: какие люди ссорились! Спустя много лет, зная цену обеим сторонам, мы понимаем, что у каждой была своя правота. Пройдет время, и сойдутся противоположности – каждая внесла свое в копилку культуры. Что осталось бы в искусстве, не будь этих противоположностей, конфликтов, непримиримых споров! Такое искусство рождается не из морской пены – из кипящего, терпкого, горького, часто дурно пахнущего варева…

Есть рассказ у Рея Брэдбери «И грянул гром». Некто получил возможность совершить увеселительную экскурсию в прошлое. В ближнее, как известно, небезопасно: можно ненароком повредить прапрадеда и тем лишить себя возможности родиться. Поэтому герой рассказа отправился в доисторическую тьму. Гуляя то ли по кембрийскому, то ли силурийскому лесу и восторгаясь девственностью природы, он раздавил бабочку. А когда вернулся домой, обнаружил, что у власти другой президент. Так отозвалась в истории раздавленная миллионы лет назад бабочка. Сдвинул песчинку, та – другую. Пошла лавина. И грянул гром.

Фантасты часто обращаются к этой модели. Поражает идея всеобщей взаимосвязанности, детерминированности, значимости каждой малости для будущего. Гром при этом, разумеется, может быть всяким. Предвестием грозы. Предвестием победы…

Вот такая бездна случайностей составляет наши жизни! А вместе они – судьба.

…Полвека назад в коридоре «Мосфильма» Иван Пырьев встретил девушку в платье колоколом – ее недавно забраковали на пробах. Привел ее в гримерную, сказал: пробуйте еще. Так появилась «Карнавальная ночь» и с ней актриса Людмила Гурченко.

А если бы Пырьев пошел в тот миг по другому коридору?

Это сейчас словно распутываешь пряжу уже свершившейся судьбы – откуда что пошло, что в чем отозвалось. Но вернешься к прошлому – и, господи ты боже мой, как много зависит от пылинки, от тростинки, от рутинной, но очень капризной удачи! Травмы, нанесенные ее капризами, уже никогда не заживают в душе. Другой человек выходит из житейских передряг.

Но посмотрите: цепь случайностей составила закономерность. Состоялась актриса, которую называют великой. Как у нас водится, не при жизни, но хоть в некрологах.

Мы попытались проследить: что составило эту судьбу? Было ли в ней что-нибудь такое, от чего сейчас, задним числом, можно отказаться? Хотя бы от этого упрямого, этого странного, такого неактуального танца? От этих попыток доказать, что непонятная многим приверженность большой драматической актрисы музыке на самом деле тоже нужна людям? Что драма и музыка – два крыла одного искусства? И что лететь они способны только вместе.

От чего здесь можно отказаться? От одиночества в толпе? От способности отдаваться делу так, что ни на что другое не оставалось сил?

В каждой жизни много боли, которой, что спорить, лучше бы не было. Речь о способности эти события и эту боль осваивать, пропускать через себя – и возвращать людям уже добром. Искусство, как хлорофилл в зелени, питается углекислотой, чтобы непостижимым образом превратить ее в жизненно необходимый нам кислород.

Бывает прошлое у людей – главная нить теряется в шелухе лишнего, ненужного, вообще ни в какое дело не сгодившегося. Не жизнь – одно только ожидание «настоящего».

«У меня было в жизни много счастья, дай бог каждому», – говорила героиня «Пяти вечеров», ничуть не кривя душой. Она интуитивно чувствовала: человек счастлив, если умеет каждый миг прожить сполна. Многие все ждут, заклинают, торопят «настоящее», для этого «настоящего» приберегают силы и самую способность ощущать счастье, и замирают, и впадают в анабиоз в ожидании.

А можно – жить. Не пропускать свои дни, словно песок сквозь пальцы, а как раз из этих будничных дней и формировать свою судьбу. И тогда ее нить, сколь бы прихотливо она ни вилась, ни с чем посторонним не путается – весь моток пряжи из нее только и состоит. Соткана судьба единым куском. Все пошло впрок, все пригодилось. И счастье, и горе, и испытания, что закалили, и радости, что помогали надеяться. И случайности, которые, если научиться ими управлять, если взять их в свои руки, оборачиваются самой непреложной закономерностью.

И тогда грянет гром…