– Хорошо, Петровская нас не слышит, – усмехнулся Брюсов. – Нина Ивановна бы обязательно затянула: «Это не Ольга Павловна, это я должна быть заперта в лечебнице! Я не достойна своей прекрасной жизни! Мое место на панели, среди дешевых шлюх! Отчего я не проститутка? Может, еще не поздно ею стать? Уехать отсюда подальше, туда, где меня не знают, и сполна испить горькую чашу презрения, которое я заслужила».

– Товарищ Брюсов, не будьте злым, – великодушно произнесла Адалис, всем своим видом показывая, что пора прощаться. И, видя, что мэтр не реагирует на намеки, прямо спросила: – Может, уже пойдем?

Валерий Яковлевич не ответил – он курил и задумчиво смотрел в окно, ибо еще ни одной женщине не было позволено указывать, что ему делать. Дали первый гудок.

– Ну что же, пора, – проговорил Брюсов, туша папиросу и поднимаясь. И, обернувшись к любовнице, сухо обронил: – Товарищ Адалис, вы идете?

Расцеловались в щеки, и провожающие покинули вагон. Глядя в окно на удаляющиеся по перрону фигуры, Белый поглаживал надетое на палец кольцо с крестом и розой в твердой уверенности, что вот теперь, когда в его руках еще и Книга, перед ним, пророком нового учения, открывается истинный путь.

До позднего вечера Виктор корпел над делами в прокуратуре и приехал на Басманную только к полуночи, рассчитывая, как и договаривались, застать в своей комнате Оксану. Звонить не стал, чтобы не будить соседей, открыл входную дверь своим ключом и, крадучись двинулся по темному коридору. Проходя мимо двери Карлинского, увидел пробивающуюся полоску света. Полагая, что приятель не спит, и, значит, можно перекинуться с ним парой слов, Вик толкнул дверь и оторопел. На кровати, нависая над Карлинским полными грудями, извивалась от страсти Оксана. Сам же Карлуша, лежа на спине, равнодушно смотрел на ее раскачивающиеся соски и, как показалось Вику, подмигнул ему правым глазом.

В первый момент Виктор почувствовал жгучую боль. Затем отвращение. А после Вика охватило полное равнодушие к этой чужой, далекой ему женщине, столько лет уничтожавшей его жизнь. Он глубоко вздохнул и неумело, но от души перекрестился. Прошел к себе, разделся, лег в кровать и в первый раз за долгие годы крепко заснул без сновидений. Утром Карлуша держался так, будто бы ничего не произошло, и Виктор был ему за это благодарен. Карлинский зашел к нему, пожелал доброго утра, приблизился к муравьиной ферме и, открыв крышку, большим пальцем раздавил муравьиную матку.

– Паразитов надо уничтожать, – назидательно сообщил он.

Накрыл ферму крышкой и вышел из комнаты, не упоминая о ночном инциденте. Но за столом Карлинский все же не удержался, и, пока женщины были на кухне, многозначительно произнес:

– Полагаю, Витюша, теперь ты вылечился от болезни.

– Карлуш, не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. Я обещал Софье, что ты будешь счастлив, и слово свое сдержал. Помогло ведь? Отпустило? Между прочим, Оксана призналась, что посещала курсы Цатурян и исправно крутила воронки. Выходит, ты на себе испытал демоническую магию чертовой бабы. Ну, и как ощущения? Впечатляет?

Виктор даже дышать перестал. Ему вдруг стало все ясно.

– А я думаю – отчего ж мне так тошно? – изумленно проговорил он.

Карлинский с хрустом потянулся и лениво обронил:

– Вот видишь, брат, оккультизм – страшная сила. Я сказал Оксане Сергеевне – еще раз аналогичную гадость сделает, никогда больше вообще ничего сделать не сможет. До конца своей жизни будет получать галаперидол за счет заведения. Ибо нимфомания – серьезное расстройство, указывающее на психическую болезнь, которая нуждается в медикаментозном лечении в условиях стационара.

– А что она?

– Дала клятву быть пай-девочкой, надела юбку, собрала вещички и бегом побежала домой.

Распахнулась дверь, и в столовую ворвалась Соня.

– Бывают же такие совпадения! Прямо даже не верится! Только что в новостях передали, что в своем особняке на Новой Риге обнаружено тело Ангелины Цатурян, – расставляя тарелки и раскладывая приборы, сообщила она. – Повар и домработница пришли с утра на работу, а Цатурян в своей кровати уже остывшая. Полиция уверена, что ее смерть – результат передозировки снотворного.

– И правда, бывают, – удовлетворенно кивнул следователь Цой.

Следом за Соней в столовую с ветчиной и яйцами вошла Вера Донатовна.

– Я всегда говорила, что жизнь каждому воздает по заслугам, – назидательно сообщила она.

– Жизнь – она такая. – Карлинский иронично взглянул на собеседницу. И сердито добавил: – Только, к сожалению, Земфире Аюшевой это вряд ли поможет.

– Так давайте покажем ей интервью, – предложила Вера Донатовна, расставляя еду на столе. – Изображение подчищено, звук восстановлен.

– А что нам остается? Сейчас позавтракаю – и в больницу, за Земфирой Фазиевной, – оповестил всех Карлинский, придвигая к себе тарелку.

Пока доктор был в отъезде, Вера Донатовна готовила на кухне плов и заваривала чай из трав. Соня и Виктор тем временем прибрались в архиве, аккуратно переложив неразобранные пленки в один угол, пропылесосив немытый годами пол и установив в центре комнаты стулья.

– А что с книгой делать будем? – замерев с влажной тряпкой перед полкой с инкунабулой, осведомилась Соня.

– Здесь пусть лежит, – отмахнулся Вик. – Целее будет. Вот выйдет Панаев из больницы, нервишки подлечит, и я ему книгу верну. Все-таки вещь ценная, больших денег стоит. Вон, какая древняя. И невероятно могущественная. Панаев говорит, что в ней сокрыты тайные знания, способные перевернуть мир.

– Все так серьезно?

– А ты думала, – многозначительно проговорил следователь.

– Может, протереть ее? А то всю пыль на себя собрала.

– Лучше не трогай, а то книга такая ветхая, что того и гляди развалится.

И каждый продолжил заниматься своим делом. Соня – протирать стеллажи, старательно обходя книгу, Виктор – приводить архив в порядок. Как только управились, за окном послышался шелест шин и звук паркующегося автомобиля. Выбравшийся из-за руля Карлинский помог выйти Земфире Аюшевой и повел ее к флигелю. В ожидании, пока Вера Донатовна покормит гостью, молодые люди перекладывали на вытертые полки коробки с кинолентами.

Минут через двадцать Карлинский вывел девушку из флигеля, и все трое, вместе с Верой Донатовной, устремились к Дому культуры. Земфира брела, не глядя по сторонам, погруженная в свои мысли. Они зашли в здание и спустились в архив. Едва войдя в хранилище, Земфира сразу же заметила ветхую инкунабулу и, улыбнувшись, сняла с пальца кольцо и положила на засаленную пыльную обложку. Соня с Виктором удивленно переглянулись, но Карлинский сделал знак не вмешиваться.

Пройдя в середину помещения, Аюшева села на приготовленный для нее стул и невидящими глазами стала смотреть на экран. Рядом с ней устроился Карлинский, а Вера Донатовна встала за киноаппарат. В хранилище потух свет, застрекотал кинопроектор, и темноту рассек направленный на экран луч света. Замелькали засвеченные кадры, и появилась надпись: «Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Клавдия Николаевна Васильева». Вслед за надписью из тумана студии вынырнула сидящая на стуле благообразная старушка. Голос снимающего произнес: